Лоринг вышел из министерства юстиции через боковую дверь и стал ловить такси. Был конец рабочего дня и рабочей недели, и улицы весеннего Вашингтона заполняла толпа. Лоринг стоял на тротуаре, подняв левую руку. Он уже почти не надеялся поймать машину, как вдруг таксист, только что взявший пассажира, притормозил.
– Вам куда, мистер? На восток? Садитесь. Этот джентльмен не возражает.
В подобных случаях Лоринг всегда терялся. Он машинально втянул правую руку поглубже в рукав, чтобы скрыть тонкую черную цепочку, соединявшую запястье с ручкой чемоданчика.
– Нет, спасибо. У следующего перекрестка мне надо поворачивать на юг.
Он подождал, пока такси влилось в поток машин, и вновь поднял руку.
Обычно в такой ситуации мозг его работал быстро, чувства обострялись. В другое время он выискивал бы глазами машины, высаживающие пассажиров, и постарался бы раньше всех добежать до первого же такси с тускло светящимся знаком «свободен» на крыше.
Сегодня, однако, Ральфу Лорингу бегать не хотелось. Из головы не выходило то, что произошло. Только что при его участии человека приговорили к смерти. Человека, с которым он никогда не встречался, но о котором много знал. Тридцатилетнего, живущего в небольшом городке в Новой Англии в четырехстах милях отсюда и даже не подозревающего о существовании Лоринга, не говоря уж о том интересе, который проявляет к нему министерство юстиции.
Память снова и снова возвращала Лоринга в большой зал заседаний, где за огромным квадратным столом сидели люди, вынесшие приговор.
Он усиленно возражал. Это было самое малое, что он мог сделать для человека, которого в жизни не видел и которого с беспощадной неумолимостью втягивали в смертельную ловушку.
– Разрешите напомнить вам, мистер Лоринг, – сказал помощник министра, в прошлом военно-морской прокурор, – что при планировании любой боевой операции предполагается урон в живой силе. Процент потерь предусматривается.
– Но обстоятельства бывают разные. Этот человек не имеет специальной подготовки. Он не знает своего врага – кто это и где находится. Он и не может знать. Мы ведь и сами не знаем.
– Вот именно. – Новый голос принадлежал другому помощнику министра. Раньше он работал юристом в каком-то акционерном обществе и очень любил совещания, на которых, как подозревал Лоринг, только и мог принимать решения. – Этот человек весьма контактен. Взгляните на его психологический портрет: «Не без недостатков, но исключительно контактен». Именно так здесь и сказано. Поэтому вполне закономерно, что выбор пал на него.
– «Не без недостатков, но контактен»! А что, собственно, это значит? Позволю себе напомнить собравшимся, что я пятнадцать лет занимался практической работой. Психологические портреты – это всего лишь вспомогательный материал, суждения весьма приблизительны. Я не могу внедрять человека, которого толком не знаю, как не могу брать на себя ответственность за решение математических проблем для НАСА.[1]
– Я понимаю ваши сомнения, – сказал председатель комитета. – В обычной ситуации я бы согласился с вами. Однако здесь случай особый. У нас в запасе всего три недели, и это вынуждает нас пренебречь мерами предосторожности.
– Это риск, на который мы должны пойти, – с важным видом сказал бывший военно-морской прокурор.
– Себя-то вы никакому риску не подвергаете, – заметил Лоринг.
– Вы хотите, чтобы вас избавили от контакта? – откровенно предложил председатель.
– Нет, сэр. Я пойду на этот контакт. Хотя и против своего желания. И прошу внести это в протокол.
– Да, вот еще что, прежде чем мы разойдемся. – Юрист из акционерного общества перегнулся через стол. – И хочу сразу оговориться, что это исходит из самых верхов. Мы все согласны, что у человека, о котором идет речь, есть личные мотивы. Его психологический портрет достаточно ясно об этом говорит. И я хочу, чтобы было не менее ясно: какие бы услуги он ни оказал комитету, делать он это будет без вознаграждения, на добровольной основе. Тут мы весьма уязвимы. Мы не можем, я повторяю, не можем брать на себя ответственность. Было бы хорошо указать, что он сам пришел к нам.
