На склоне лет иногда появляется потребность подвести некоторые итоги. Хочется посмотреть, что успел сделать, а что нет, короче, определить, сделал ли человек карьеру или нет. У меня эта потребность возникла после укоров любимых детей. А любовь детей – это всегда испытание.
После каких-то споров-укоров мои отпрыски начали допытываться, почему-де я не делал карьеру. Я же отвечал, что все время строил не карьерные, а добрые человеческие отношения с окружающими, то есть интересовался, скорее, общением с друзьями, нашими поездками в неизведанные места, чем служебным положением.
Итак, небольшой экскурс в историю моих карьерных ходов. В первый раз соблазн сделать карьеру появился в самом начале службы в армии. Хотя считались мы в еще зелеными салажатами. Называли нас почему-то «гусями» и «фазанами». С первых дней воинской службы мы начали постигать «науку побеждать» и делать свою «карьеру». Это, по-моему, имел ввиду Наполеон, говоря, что каждый солдат носит в ранце маршальский жезл.
У нас за плечами висел не ранец, а солдатский вещмешок – «сидор», и запросы возникали попроще. Мы уже знали анекдот про сына подполковника, который интересовался у отца, сможет ли он стать, как отец, подполковником. «Да, сынок, конечно, сможешь», – отвечал отец. «А генералом, папа, я смогу стать?» «Нет, сынок, не сможешь, потому что у генерала есть свой сын».
Выбор направлений наших карьерных ходов был невелик. Так, в первые же дни службы мы узнали, что писарь в роте – это почти небожитель и счастливчик, вытянувший выигрышный билет. Нам казалось, нет, мы ничуть не сомневались, что перед писарем лежат все блага жизни и только ждут, когда он до них снизойдет. Он ведь выписывает увольнительные, которые нам представлялись пропуском в рай, пусть ненадолго, но в рай – в другую, в счастливую жизнь, где нас ждут красивые девушки, где звучит веселая музыка, люди танцуют в полумраке зала и там нас ждет все, о чем мечтает каждый солдат.
Печально, что многие из нас так ни разу и не попали туда, в этот рай. И не потому, что увольнительных не удалось получить, а скорее потому, что мечты о рае у многих настолько разительно расходились с окружающей действительностью, что пропадало всякое желание еще раз пытать счастье и его искать, не хотелось идти в увольнение, побывав там хотя бы раз.
Писарь, кроме того, может самостоятельно, без строя, ходить в столовую на завтрак, обед и ужин, и ему будет выдана его законная порция, по какому-то особенному праву. Вдобавок ко всем преимуществам у писаря имелась реальная возможность съездить в отпуск! Короче, горизонты, открывающиеся перед писарем, казались просто безбрежными.
На мое случайное счастье, писарь нашей роты несколько дней назад был демобилизован. И тут мне прямо в руки свалилось счастье занять его место.
Причина такого везения была в моей специальности. Дело в том, что в нашей роте служили машинисты паровозов и тепловозов и их помощники, а я оказался электровозником. Эта экзотическая специальность для здешних глухих мест, возможно, удивила командира роты капитана Ф. Н. Дворянкина.
Он вызвал меня и после короткой беседы своим приказом назначил писарем. С этого же момента стал я работать, а точнее, просиживать штаны в особой комнатке – ротной канцелярии – и пытаться понять, когда на меня снизойдет то самое счастье служить писарем роты.
Может быть, кому-то такое ежедневное сидение в канцелярии приносило удовольствие, а мне нет! Заполнение двух-трех бумажек в день, звонки в штаб, доставка одних бумаг опять же в штаб и получение других, столь же незначительных по содержанию – это, пожалуй, чрезмерная нагрузка для молодого организма. Я просто томился от безделья.
