Юля.
Звенит звонок.
Подскакиваю и хватаю классный журнал. Взмахиваю рукой в воздухе.
– Всё, Наташа, я побежала!
– Давай. Ох, как же хорошо, что у меня «окно»!
– Счастливая. Пожелай мне удачи, что ли!
– А кто у тебя сейчас? – Наташа лениво потягивается, отрываясь от чашки с кофе.
– Восьмой «Б».
Она закатывает глаза так выразительно, что дальше просто некуда.
– Брр… Кошмар. Искренне сочувствую. Надеюсь, эти прелестные детки тебя сегодня не сожрут. Удачи и ни пуха!
Фальшиво смеюсь и вылетаю в коридор.
Честно?
Мне бы сейчас не удачу – мне бы бронежилет. Или молитвенник. Или, на худой конец, волшебный свисток, от которого у всех восьмиклассников резко пропадает желание вытворять пакости.
Но, увы, в моём арсенале только журнал, маркер и наивная вера в светлое будущее.
Хотя последнее всё больше под вопросом.
Быстрым шагом иду к своему кабинету, словно мантру повторяя, что всё будет хорошо.
Главное – пережить этот урок. Потом пережить вечер у мамы. И я свободна. По крайней мере, до пятницы – до следующего урока французского у этих детей.
Восьмой «Б» – класс сложный. Неуправляемый. Учителя называют их маленькими монстрами. Я называю их так же, только без слова «маленькие».
А главный зачинщик беспорядков и неоспоримый предводитель этого татаро-монгольского ига – Матвей Петров.
Петров…
От этой фамилии каждый раз бросает в дрожь и холодный пот.
Знала я одного Петрова. Он был моим одноклассником и моим личным наказанием. Тоже задиристый, тоже всех изводил. В том числе и меня.
Нет. В основном – меня.
Портфель мой выкидывал в мусорку, прятал учебники перед уроком, а один раз написал на доске огромными буквами «Юля-кривуля».
С тех пор меня так и звали – Кривулей.
Петров первым начал, а остальные радостно подхватили.
Я и правда была нескладной, неловкой, вечно спотыкалась, носила смешные круглые очки и одевалась совсем не модно.
Но Кривуля… Это прозвище отпечаталось у меня на подкорке татуировкой. Клеймом. И я много усилий приложила для того, чтобы выглядеть иначе теперь.
Детские травмы – самые глубокие.
Я злилась, плакала, жаловалась на Петрова, но это только раззадоривало его. И каждый день он находил новый способ напомнить мне, что я зубрила, зануда, ботанша и страшная серая моль.
Юля-кривуля.
А то, что случилось перед выпускным, я даже вспоминать не хочу. Такого позора я никогда в жизни не испытывала и много лет винила себя в том, что позволила так жестоко со мной обойтись.
Позволила потому, что была в Петрова отчаянно влюблена.
Была дурой, откровенно говоря.
Правда, это было много лет назад. И слава богу, что тот Петров остался в прошлом.
Однако, теперь у меня новая, молодая и прокачанная версия этого концентрированного зла.
Может, это моя карма – всю жизнь участвовать в конфронтации с людьми, которые носят эту фамилию?
В таком случае у меня для себя плохие новости – Петровых у нас пол страны…
Матвей будто выбрал меня своей жертвой. Я работаю здесь всего четыре месяца, а он за это время уже успел загубить цветы в моём кабинете, полив их какой-то гадостью, спертой на химии; намазать стул вазелином, испортив мои любимые брюки-клёш; засыпать в вентилирующее отверстие моего ноутбука блёстки, которые я до сих пор нахожу в клавиатуре.
Апофеозом стала красивая коробочка, заботливо оставленная на краю моего стола. Идиотка-училка, естественно, решила, что это презент. Презент разбежался, шевеля длинными усами, как только я открыла крышечку, а наша завхоз потом целый вечер ловила мадагаскарских тараканов по этажу.
Дохожу до кабинета, в последний раз глубоко вбираю в себя воздух и толкаю дверь.
– Bonjour, les enfants!
– Bonjour, madame! – Хором святых ангелочков тянут дети. Разве что нимбы над их светлыми головами не вспыхивают.
