8 июля 1951 года, понедельник
Из кабинета заместителя председателя Совета министров они вышли в коридор, потом спустились на первый этаж и оказались на улице.
Обращаясь к Саркисову, Берия распорядился:
– Гони машины к пушке, туда идем!
– К Царь-пушке, понял! – козырнул начальник бериевской охраны.
Солнце стояло над головой, яростный свет резал глаза, глядеть вокруг было трудно. Жарко, нестерпимо жарко для лета, просто несносно! Воздух в Москве раскален, асфальт на дорогах почти плавился, испаряя мутные смолы, хорошо, кремлевские дороги сделаны из гранитной брусчатки, не коробились под солнцем, к тому же вдоль дорог росли могучие деревья, в тени которых жар ослабевал.
– Дышать нечем! – обтирая носовым платком пот, проговорил Маленков. Полные люди совсем плохо переносят жару. – Пошли! – Он махнул рукой, и троица двинулась дальше.
– Абакумову крышка! – проговорил Берия.
– Да. Ничего нельзя сделать, разгневал Хозяина. И Вознесенского с Кузнецовым на эшафот! – затряс головой Георгий Максимович. – Теперь тебе, Никита, за органами надзирать, он тебя назвал.
– Я органы не потяну, я с их работой плохо знаком, – буркнул Хрущев.
– Тут сложного нет, быстро освоишься, – глядя на товарища, изрек Лаврентий Павлович. – А вот вместо Абакумова кого – думать надо.
– Промахнуться нельзя, должность ключевая, – заметил Георгий Максимович и поправил на голове белый картуз. – Главное – товарища Сталина к правильной кандидатуре подготовить.
– Хрущев его заговорит! – усмехнулся Берия. – Он как начнет гундеть, кого хошь с ума сведет!
– Зачем говоришь! – обидно скривил губы Никита Сергеевич.
– Самого Сталина задуришь!
– Причем тут задуришь, я свое доказываю!
– Угомонитесь, ребята! – прикрикнул на спорщиков Маленков. – Хорошо, что Хрущева в кураторы, а то б двинул кого со стороны, и что? От Хозяина сейчас всякого можно ожидать.
– Стал непредсказуем! – бросил Берия.
– Никите Сталин верит.
– Никита лепит что ни попадя! – опять подтрунил Берия.
– Ну, чего ты, Лаврентий!
– Радуйся, надзиратель!
– Сегодня по телефону товарищ Сталин свое решение утвердил, – кивал Маленков. – Придется тебе к нему в Пицунду лететь.
– Попал! – сокрушался Никита Сергеевич и тер нос, хотелось чихнуть.
Георгий Максимович похлопал его по плечу:
– Теперь, Никита, твоя очередь потеть!
У Хрущева сделалось неприветливое лицо – он будет отвечать за работу всей карательной надстройки, значит, находиться под пристальным вниманием Сталина, а Сталин промахов не прощал. Виктор Семенович Абакумов на пост был поставлен сразу после Берии. Берия от счастья прыгал, когда его на оборонную промышленность определили, напился тогда в хлам и без конца повторял: «Не съели, не съели!» Правильно твердил, всех министров до него ждала пуля – и твердолобого Ягоду, и малоразборчивого Ежова. Ежов морально был к работе в органах не готов: выходец из рабочих, двигался по партийной линии, возглавлял Комиссию партийного контроля и Орготдел Центрального Комитета, став Секретарем ЦК, курировал общие вопросы. Сталина слушал неукоснительно. Когда на отдыхе в Германии, в санатории, переспал с медицинской сестрой и чуть не угодил в лапы вражеской разведки, товарищ Сталин отмазал его от Менжинского, которому передали откровенные фото и обличающие донесения на члена Центрального Комитета. На почве баб он сходил с ума, но после прискорбного случая с медсестрой-немкой, которая прямо в палате бросалась ему на шею и лезла в штаны, низкорослый рабочий проклял женский пол, и, поговаривали, стал заглядываться на мужиков.
Все это товарища Сталина устраивало, и Молотову фигура Ежова на пост народного комиссара внутренних дел показалась подходящей. Сталин и Молотов им и дирижировали. С приходом на Лубянку Ежова органы заработали с утроенной силой. Генеральный Комиссар Государственной Безопасности не выдерживал накала, не мог изо дня на день смотреть на истязания, при которых пытки инквизиции казались невинными прелюдиями, по ночам его преследовали нечеловеческие крики и хруст ломаемых костей. Понимая обреченность, подследственные не желали признаваться в злодеяниях, но поставленные старшими товарищами задачи надлежало выполнять, вытягивая признания. Для присутствия на таких карательных мероприятиях Ежов имел толстокожих замов. Они-то и толкали вперед неприхотливую машину правосудия, походившую скорее на мясорубку, а не на кодекс демократических основ. Благодаря неутомимой работе органов партия очищалась. Как ни старался главный каратель отвлекаться от тюремной мерзости в обществе миловидных мужчин – превратился в законченного алкоголика. Хотя, может, Иосиф Виссарионович его в алкоголика специально превратил: приглашая, всегда наливал водки и заставлял пить до дна. Николай Иванович быстро деградировал, Сталину докладывали, что Ежов с утра в стельку. Однако работа делалась, на ключевых постах соперников не осталось, товарищ Молотов с Иосифом Виссарионовичем вальяжно прогуливались по ковровым дорожкам, вычеркивая из списка нежелательных активистов.
