В конце своего правления Елизавета I жестоко страдала. Ее лицо и тело были измучены временем, болезнями и токсичной косметикой. Ей приходилось все больше времени тратить на то, чтобы сохранить так называемую «маску юности». Когда она триумфально появлялась перед придворными, то вновь была Глорианой, поражающей воображение невероятными платьями, украшениями, париками и густым слоем белил на лице. И ей удавалось дурачить слепо обожающих ее подданных, внушая им, что она по-прежнему остается самой желанной женщиной Европы. Гость, посетивший английский двор в 1599 году, был поражен тем, что королева, которой было уже за шестьдесят, выглядит «очень юной внешне, и ей невозможно дать более двадцати лет»[1].
Только в своих «тайных апартаментах» во дворце Елизавета становилась самой собой. И видели ее такой немногие доверенные дамы, которым было позволено прислуживать ей. Но однажды ее приватность была нарушена самоуверенным юным «почитателем», Робертом Деверо, графом Эссексом. Он был моложе королевы – их разделяло более тридцати лет, – но ухаживал за ней, как любовник. Позер Эссекс был красив, харизматичен и невероятно самоуверен. К своей царственной возлюбленной он относился с такой фамильярностью, что ему не раз выговаривали за отсутствие уважения. Но Елизавете нравилась его энергия и дерзость. Она была так страстно влюблена в него, что впадала в ярость, если кто-то из ее дам бросал в его сторону восхищенный взгляд.
Поверив в то, что его власть над королевой безгранична и незыблема, граф стал вести себя, как ему заблагорассудится. Известен случай, когда он нарушил строгие правила доступа в личные апартаменты Елизаветы и заявился в ее спальню без приглашения. Вид старой женщины, без косметики и украшений, ее седые волосы и морщинистое лицо показались ему отвратительными. Наедине с собой королева ничем не напоминала тот царственный образ, какой она являла миру. Эссекс стремительно выбежал из спальни своей любовницы и больше не вернулся.
Эссекс не раскаялся в своем поступке. Он втайне называл свою царственную любовницу «старухой… разум которой искривлен не менее, чем ее тело»[2]. Но Елизавета этого не забыла. Говорили, что крах графа, затеявшего неудачный бунт, это ее рук дело. Она прощала фавориту многое, но не была готова простить столь наглое вторжение в свою личную жизнь.
Вступление: «Я» публичное и приватное»
«Я живу не в уединении. Тысячи глаз следят за всем, что я делаю». Эта красноречивая жалоба Елизаветы I ставит перед нами вопрос: а была ли вообще у Тюдоров личная жизнь? Монархов постоянно окружала целая толпа помощников, придворных, министров и искателей милостей. Даже в самые интимные моменты их сопровождал слуга, специально назначенный для выполнения этой задачи. Грум стула терпеливо ожидал, пока Генрих VIII облегчится. А когда Елизавета I отходила ко сну, одна из ее служанок спала в изножье ее постели. Неудивительно, что, отстаивая свою невиновность в каких бы то ни было сексуальных проступках, она призывала в свидетели те самые «тысячи глаз», которые постоянно за ней следили.
Но хотя Тюдоры редко оставались в одиночестве, за закрытыми дверями они вели совсем другую жизнь, не похожую на ту, что видели большинство их подданных. В личных апартаментах Хэмптон-Корта, Уайтхолла или любого другого роскошного дворца, где они проводили свои дни, проявлялись их более «человечные» характеристики и привычки. «У монарха, как минимум, два «я» – публичное и приватное», – замечал современный историк