Человек, который открывал окна
– Марк. Можно я буду называть вас так, просто по имени?
– Да. Зовите, как хотите.
– Вы тоже можете обращаться ко мне по имени – Елена. Тогда между нами будет меньшая дистанция. Это важно для терапии. – Марк молча кивнул. Его зеленые глаза, сдвинутые ближе к переносице, вяло и с неохотой осматривали кабинет. – Предлагаю сразу перейти к сути. Я буду говорить прямо и называть вещи своими именами. Итак, Марк, вам поставили тяжелый диагноз. Смертельный диагноз. Вам осталось жить немногим больше шести месяцев, максимум год при должном лечении. Скажите, вы полностью осознаете мои слова?
– Да. Полностью осознаю.
– Ваш лечащий врач посчитал, что у вас возникли проблемы с принятием диагноза и что вам необходимо пройти курс терапии у психолога. Поэтому вы и находитесь сейчас в этом кабинете.
Елена ожидала увидеть хоть какую-то реакцию от пациента, услышать от него хотя бы пару слов в ответ. Но Марк сидел напротив, сгорбив худую спину, и упорно отмалчивался. Ей ничего не оставалось, кроме как самой вывести его на полноценный диалог.
– Скажите, вы согласны с мнением вашего врача? У вас есть проблемы с принятием диагноза, как думаете?
– Думаю, у меня нет проблем с принятием диагноза, Елена Дмитриевна.
– Просто Елена, если вам удобно.
– Хорошо. Так о чем я… Да, у меня нет проблем с пониманием того, что со мной происходит. Доктор мне все детально объяснил. Операция не поможет. На таблетках и прочих препаратах, может, протяну год при самом оптимистичном сценарии. Так что я все прекрасно понимаю. – Марк опустил взгляд и посмотрел на свои руки. Рукава пиджака стали слишком свободными для них в последнее время.
– В таком случае, у вас есть хоть какие-то предположения, почему вас отправили ко мне?
– Не знаю… Может, доктор слишком мнительный попался. Мне кажется, большинство людей со смертельными диагнозами отправляют к психологам.
– Да, многим людям в вашем положении рекомендуют обратиться к специалистам. Но, хочу подчеркнуть, что связано это не с самой болезнью, тут ведь я ничем помочь не могу, а с восприятием пациентами своего положения.
– Еще раз повторюсь – я свое положение полностью осознаю и всецело отдаю себе отчет в происходящем, – перебил ее Марк.
Елена откинулась на спинку кресла и потерла лоб рукой. Казалось, будто она только что ударилась им о стену, которую возводит перед ней пациент.
– Хорошо. Расскажите тогда, как эту новость восприняли ваши близкие, ваши друзья.
Марк замялся в кресле, его лицо исказилось гримасой раздражения. В глазах промелькнуло какое-то глубокое и душераздирающее чувство, но тут же исчезло. От внимания психолога не укрылись эти эмоции – она сразу поняла, в чем кроется причина замешательства пациента.
– Марк, только не говорите, что вы никому не сказали о болезни. Две недели прошло с момента постановки диагноза. – Елена удивленно приподняла брови и серьезным тоном продолжила: – Марк, вы говорили с кем-нибудь о своем положении?
– Нет, – тихо ответил пациент.
– Ни родственникам? Ни друзьям?
– Никому, – произнес Марк, невольно отворачиваясь в сторону.
Ненадолго повисло молчание. Елена пристально вглядывалась в лицо Марка. Затем психолог возобновила опрос, переменив тон на более спокойный и приветливый, как будто беседа началась заново.
– Почему вы никому не рассказали о болезни?
Ответа не последовало. Марк продолжал смотреть по сторонам, притворяясь, что его вовсе нет в этом кабинете. Елене снова пришлось насесть на пациента, чтобы добиться ответа.
– Марк, ответьте, пожалуйста, на мой вопрос. Почему вы никому не рассказали о болезни?
– Я не захотел… не захотел говорить. Это мое дело, в конце концов. Моя жизнь.
– Ваши родители живы?
