Эту тучу Иван заприметил ещё на работе, но стоило ему сесть в свою старенькую Тойоту, как вечная странница пролилась противным холодным дождичком. Вот мерзость. Настроение и до того было прескверным, а теперь испортилось окончательно. Чёртов фатерланд, дождь за неделю до рождества. Дома, в Казахстане сейчас снега по самое не хочу и мороз под тридцать – настоящая зима, а здесь всё какое-то игрушечное: леса чистые, дороги ровные, расстояния крошечные. Дома, – Иван грустно ухмыльнулся – нет его больше. Продал за бесценок казахам свой роскошный, срубленный ещё отцом пятистенок и бежал, ухватив в охапку семью. Тянул до последнего, пока немцев в совхозе практически не осталось, поэтому и там в деньгах потерял, и здесь пособие минимальное получил, больно много таких Иванов в крошечную Германию понаехало. Поздно, поздно в сорок восемь начинать жизнь с чистого листа, да ещё и в чужой стране. То, что она чужая, Иван понял в первый же день, когда пограничник обратился к нему по-немецки, а он не понял ни слова, хотя в селе все друг с другом на том же языке разговаривали, вернее, думали, что на том же. Они, оказывается, говорили на языке, существовавшем в Германии двести пятьдесят лет назад, и ох, как мало похожем на современный.
Встретили их, как нежеланных гостей. Сначала три недели в бараках в лагере-распределителе, потом поселили в вонунге – общежитии в крошечном городке Липпштадте, слава Богу, в западной части страны. Те, кто попал на территорию бывшей ГДР, вообще плакали горючими слезами, нищие местные жгли вонунги, подростки избивали детей. Прожив всю жизнь немцем – Иваном, он в одночасье стал Иоганном – русским. Пять месяцев шпрахов – ускоренных курсов немецкого языка и вот он с учётом высшего инженерного образования нашёл работу водителя электрокара на складе завода Варта, правда, в соседнем городишке Падерборне. Каждое утро сорок шесть километров туда, и вечером столько же, обратно. Работу, громко сказано. Контракт у него не постоянный, а с ежемесячным продлением, поэтому он получает меньше установленного в стране минимума почасовой оплаты и не может вступить в профсоюз, а значит, и выгнать его могут в любой момент. По сравнению с коллегами, поляком Яном и сербом Миланом – человек второго сорта. А по сравнению с западными немцами – веcси, и вовсе четвёртого. Денег нет ни на что, ведь надо платить медицинскую страховку за себя и жену, оплачивать жильё, еду, электричество, вывоз мусора, да мало ли что ещё. Хорошо хоть сына Толика, ныне Отто, взяли на контракт в бундесвер – немецкую армию. Толик, низкорослый в отца, рыжеволосый в мать, учиться принципиально не желал и в родном совхозе работал трактористом, поэтому его взяли в танковую дивизию с распростёртыми объятиями. Ну и отлично, там и язык выучит, и денег заработает на будущее.
Жена Ивана Лида два раза в неделю мыла полы в доме престарелых, и эти полутрупы ещё и потешались над её деревенским немецким. Работала практически за еду, зарплаты едва хватало на автобусные билеты. А вот сосед их Васька, ныне Базиль, забил на шпрахи, арендовал небольшой гаражик неподалёку от вокзала и стал ремонтировать русским эмигрантам их гебраухтвагены – развалюхи, купленные за пару тысяч марок на ближайшей автораспродаже. Миллионером, конечно, не стал, но постоянно при деньгах, и нос в табаке. А он, Иоганн Бауэр, занимавший руководящие посты в совхозе «Знамя коммунизма», гремевшем на всю Павлодарскую область, стал здесь лишним человеком. К чёрту немцев, к чёрту их орднунг, надо ехать в Россию и попытаться наладить жизнь там. Эта мысль периодически посещала его и раньше, но сегодня он окончательно укрепился в подобном решении. Добравшись до вонунга, поставил машину на парковку, но в квартиру подниматься не стал, а зашёл в гаштет напротив, насосался пива по самую макушку, так, что жене пришлось тащить его домой на себе.
