Памяти моего дорогого отца Сатиендры Мохана Мукерджи
Калькутта, кажется, полна «людей с большим будущим».
Редьярд Киплинг, «Город страшной ночи»[1]
Abir Mukherjee
A Rising Man
* * *
Все права защищены. Любое воспроизведение, полное или частичное, в том числе на интернет-ресурсах, а также запись в электронной форме для частного или публичного использования возможны только с разрешения владельца авторских прав.
Copyright © Abir Mukherjee 2016
First published as A Rising Man by Harvill Secker, an imprint of Vintage.
Vintage is part of the Penguin Random House group of companies.
Map copyright © Bill Donohoe 2016
© Мария Цюрупа, перевод, 2020
© «Фантом Пресс», оформление, издание, 2020
* * *
Среда, 9 апреля 1919 года
Что ж, по крайней мере, он был хорошо одет. Галстук-бабочка, смокинг – все как положено. Если уж вам предстоит быть убитым, почему бы не принарядиться.
Отвратительный запах невыносимо драл мне горло. Я закашлялся. Через несколько часов вонять здесь будет нестерпимо – так, что вывернет даже калькуттского торговца рыбой. Я вытащил пачку «Кэпстана», вытряхнул сигарету, прикурил и затянулся, чувствуя, как сладковатый дым прочищает легкие. В тропиках смерть пахнет хуже. Как, впрочем, и все остальное.
Его обнаружил во время обхода маленький худенький пеон[2]. Бедняга чуть не помер со страху. Спустя час после находки его еще трясло. Тело лежало в темном тупике, одном из тех, что местные называют гали, – с трех сторон нависают обветшалые дома, и чтобы увидеть небо, нужно выгнуть шею и посмотреть прямо вверх. Должно быть, у парня хорошее зрение, раз он разглядел человека в такой темноте. А впрочем, не исключено, что он шел на запах.
Тело, изогнутое в нелепой позе, лежало на спине, наполовину погруженное в сточную канаву. Горло было перерезано, руки и ноги неестественно изогнуты, а на крахмальной белой рубашке расплылось крупное бурое пятно. На искалеченной руке не хватало нескольких пальцев, а в одной глазнице недоставало глаза – это последнее святотатство лежало на совести огромных черных ворон, которые сердито наблюдали за нами с ближайших крыш. В общем, не самый достойный конец для бара-сахиба[3].
Но я видал и похуже.
И в довершение там была записка – испачканный кровью обрывок бумаги, скомканный и туго забитый в рот, словно пробка в бутылку. Это был интересный штрих и совершенно для меня новый. Когда думаешь, что уже видел в жизни все, приятно вдруг осознать, что убийца еще способен тебя удивить.
К месту преступления уже стянулся окрестный люд – пестрое сборище зевак, уличных торговцев и домохозяек. Они толкались, напирали и старались подобраться поближе, чтобы хоть одним глазком взглянуть на труп. Как всегда в подобных случаях, новость распространилась мгновенно. Убийства пользуются успехом во всем мире, а здесь, в Черном городе, на зрелище мертвого тела сахиба можно при желании продавать билеты. Я наблюдал, как Дигби рычит на местных констеблей, требуя оцепить участок. Те, в свою очередь, кричали на толпу, а индийские голоса отвечали оскорблениями и насмешками. Констебли бранились, размахивали бамбуковыми лати[4] и наносили удары направо и налево, понемногу оттесняя собравшихся.
Рубашка липла к спине. Еще не было девяти, но жара уже стояла невыносимая, даже в тени переулка. Я опустился на колени возле тела и обыскал его. Внутренний нагрудный карман смокинга слегка топорщился. Я просунул туда руку и извлек содержимое: черный кожаный бумажник, ключи и несколько мелких монет. Ключи и мелочь я опустил в пакет для улик и приступил к осмотру бумажника. Старый, мягкий и поношенный, он, должно быть, когда-то обошелся владельцу в круглую сумму. Внутри обнаружилась фотография женщины, за годы успевшая помяться и обтрепаться по углам. Женщина была молода на вид, лет двадцати, максимум тридцати. Судя по стилю одежды, снимок был сделан довольно давно. Я перевернул его. На обороте были оттиснуты слова: «Феррис и сыновья, Сокихолл-стрит, Глазго». Я сунул фотографию к себе в карман. В остальном бумажник был практически пуст – ни денег, ни визитных карточек, только пара квитанций. Ничего, что указывало бы на личность убитого. Закрыв бумажник и положив в пакет к остальным уликам, я занялся комком бумаги во рту жертвы. Осторожно потянул его, стараясь как можно меньше тревожить тело, – и он легко вышел наружу. Бумага качественная, плотная – такая встречается в дорогих отелях. Я расправил листок. На нем с одной стороны был выведен текст в три строки. Черные чернила. Индийские буквы.