Что видит человек, когда его жизнь может вот-вот оборваться? Многие говорят, что их годы проносятся перед глазами плёнкой воспоминаний, но я скажу так – брехня это все. Когда в нас врезался какой-то олух, и наша машина сорвалась с моста в реку, все что я видела, так это приближающуюся водную гладь через лобовое стекло. Я видела, как голова моего отца, сидевшего за рулём, оставила на приборной доске кровавый след. Я видела, как этот след исчезает, растворяется в толще воды, заполняющей кабину, и как в ней клубятся пузырьки воздуха, испускаемые двумя пассажирами. Я бы очень хотела видеть всю свою жизнь, наслаждаясь отдельными моментами, но этого не было. Была паника и душащий страх.
Вода жгла лёгкие так, что мне хотелось выплюнуть их вместе с содержимым. Ремень не хотел выходить из крепления, и мне пришлось повозиться, чтобы вылезти из него. Дверь открылась на удивление легко, словно она и не была закрыта вовсе, а мои руки начали брыкаться в воде, отдаляя хозяина от глубины. Мышцы горели, скованные давлением, и я не сразу заметила, что голова уже была над поверхностью – вода выходила из лёгких какое-то время.
На мосту тлела суматоха, несколько человек бежали вниз по склону в нашу сторону и что-то кричали, но я их не слышала – уши заложило, словно тело все ещё было под водой. Я отвернулась от них, вот только не увидела того, чего хотела, поскольку моя голова была единственной подражающей камышам, а на поверхности лопались редкие пузыри воздуха, испускаемые откуда-то из глубины.
Я никогда не ныряла вглубь. Меня пугало давление, неизведанность и скованность движений в водной толще, но в тот момент в голове стояла только одна мысль – мой отец, мой дорогой отец, который остался там внизу, и, протянув руки щупальцам своего страха, меня потянуло на дно, где помятая машина скрывалась за облаком взбаламученного песка. Дверь не открывалась, а здоровенное мужское тело никогда бы не протиснулось через кабину в заднюю часть моими силами, и я билась и без того дрожащими руками в стекло, мечтая разбить его. Я мечтала вырвать эту чёртову дверь, а папино тело безжизненно повисло в невесомости. Я мечтала рассыпать в пыль железо, а кровь дымом клубилась у коротких парящих в кабине волос отца, и мои слёзы растворялись в воде. Я зажмурилась.
Один удар. Два. Три. Ток внезапно прошёл по мне, заставляя открыть глаза, и я, как на рентген, увидела каждую деталь каждой составляющей машины: от кузова до двигателя, и среди всего этого – скелет с мышцами и нервами. Они светились, то ли от солнечного света, достающего до глубины, то ли от этой странной и непонятной силы во мне – я не могла понять точно. Руки стали тяжёлыми, а тело будто объяло пламя, и рот судорожно высвободил воздух, сохранявший рассудок. Конструкция вторила моим движениям: одни детали поднимались вверх вслед за одной рукой, другие – опускались, следуя за второй, и я ощущала тяжесть, словно поднимаемые непонятной силой детали лежали на мне.
Попытавшись сосредоточиться на необходимой двери, рентген пропал, и я снова видела всё в обычном свете. «Так, просто открыть дверь, хорошо. Ты сможешь», – мне нравилось подбадривать себя вслух, однако сейчас это было невозможно, поэтому голова гудела от собственного голоса внутри. Одно движение – взмах рукой – и дверь с треском сорвалась с крепления и пролетела мимо меня, едва не задев. Она ударилась о камни на дне, и стекло крошкой стало оседать вниз. Я повернулась к отцу, и, отстегнув его ремень безопасности, подняла глаза на лицо, откуда на меня в свою очередь таращились папины глаза. Он моргнул, только когда я начала трясти его за руку – воздуха почти не осталось, и тело грозилось вдохнуть воду – и мы вместе поплыли к поверхности.
