Жирный чёрный дым медленно поднимался из долины и едва достигал вершин окружавших долину холмов, как упорно дувший уже третий день жёсткий северо-восточный ветер рвал его клубы в мелкие клочья. Однако стоило ветру ослабить свой напор хотя бы на миг, как дымный столб тотчас добирался до низких серых туч, затягивавших всё небо; и был он настолько плотен, что вобравшие его в себя тучи постепенно меняли цвет, становясь словно вывалянными в жидкой осенней грязи. Но ветер не затихал, после минутной передышки он принимался дуть ещё с большей силой, и тогда у Фолко начинали стучать зубы.
Друзья сидели у небольшого костра, разложенного среди обросших зелёно-голубоватым мхом серых плоских камней, поставленных стоймя какой-то исполинской рукой; в их острых краях злобно и тонко выл ветер, точно голодный июньский комар. Рассёдланные пони понуро бродили по каменистому склону, разыскивая редкие пучки желтоватой пожухлой травы. Малыш зябко кутался в плащ и жалобно хлюпал носом, угрюмый Торин уже в сотый раз проводил правильным камнем по лезвию своего блестящего топора, и без того никогда не знавшего даже малейшего следа ржавчины, хоббит подбрасывал хворост в костёр да от нечего делать провожал взглядом неторопливо ползущие вверх чёрные космы.
Шёл ноябрь, осень уступала место предзимью; здесь, на севере, в дне пути от Ангмарских гор, уже вовсю гуляли холодные ветры. Северо-восточные были хоть и студёнее, но суше, а вот когда налетал северо-западный, то уже не помогали никакие костры. Ледяной липкий холод пробирался в мельчайшие щёлочки, и хоббит никак не мог согреться. Уныло гнулись давным-давно облетевшие местные берёзки, чахлые, слабосильные, их тонкие чёрные ветви словно в отчаянном усилии цеплялись за что-то невидимое – может, за уходящее тёплое время?
Фолко помешал булькавшее в котелке варево. Давно уже он забыл те времена, когда в столовую Бренди-холла медленно и торжественно вносилась голубая супница, испускающая сладостные ароматы, и тётушка большим серебряным половником разливала горячую дымящуюся жидкость по фаянсовым тарелкам, не жалея ни мяса, ни овощей со дна… Фолко усмехнулся. Теперь он привык мешать в котелке наспех обструганной веткой – такой же, какая была и сейчас у него в руках.
Их походная пища – суп не суп, каша не каша, жаркое не жаркое – всё вместе! – собственное изобретение хоббита, необычайно простое, быстрое и сытное – ещё не поспела, и он вновь отвернулся от костерка, лениво следя за копошащимися в долине воинами, что суетились возле пожарища. Арнорские дружинники дожигали там остатки мрачного ангмарского острога; левее, на господствующей высоте, вперемешку с людьми мелькали низкие коренастые фигурки гномов – по приказу наместника там сооружали каменную дозорную башню для сторожевого поста.
– Долго мы ещё тут гнить будем?! – не выдержал Малыш, шумно шмыгая носом. – Где этот Рогволд?! Где обещанный припас?! Каждый час дорог!
Фолко досадливо поморщился, Торин в сердцах сплюнул. Они прошли с войском наместника и охочими гномами (жадных до драки тангаров набралось больше восемнадцати сотен) через весь Ангмар, стараясь напасть на след остатков воинства Олмера, ускользавших, точно стремительная болотная гадюка. Когда передовые отряды дружинников подошли к рубежу Ангмара, то вместо стрел и копий северных удальцов их встретили седобородые старейшины, жалобно рыдавшие и молившие о пощаде женщины да визжащие от страха дети, а отдельно от них к лагерю наместника стали стекаться ангмарские мужчины – крепкие, кряжистые, чернобородые, совсем не злобные и не страшные; низко кланяясь победителям, старейшины в один голос уверяли, что у них и в мыслях не было воевать с Великим королевством; напали на Арнор изгои, проходимцы, люди без роду и племени; и отвечать за них Ангмар не может.
