Ярость полностью поглотила все его существо, заставляя вцепиться в рукоять меча, скрипеть зубами, сдерживая рвущийся наружу рев. Рев, полный гнева и одного-единственного желания – отомстить. Отомстить за поруганную империю, гордость, любовь. Эта ярость, порожденная жаждой мщения, застилала его взор кроваво-красным. Императору казалось, что кто-то накинул на мир красную пелену, и пока он не выпустит свой гнев и жажду убийства, ничто не спасет этот мир, залитый солнечным светом, который сейчас скрыт от него кровавой пеленой.
Перед лохосами армии Мирэй раскинулась растерзанная врагом Самата, вернее, то, что от нее осталось: обгоревшие остовы зданий с провалившимися внутрь крышами, обрушившиеся стены, закопченные мостовые, разметанные по площадям остатки некогда прекрасных скульптур, безвольно висящие на окнах ставни и занавеси, когда-то бывшие гордостью хозяек этих домов. Еще до начала боя Маэль видел тени прежних жителей города, что бродили среди обломков их жизней, словно говоря о том, что потеряно навек. И лишь, когда мирэйцы пошли в атаку, эти тени исчезли с улиц, растворившись внутри скелетов собственных домов. Казалось, что воздух до сих пор воняет кровью и горелым человеческим мясом. Но почему-то не это заставляло воинов Мирэй скрипеть от ярости зубами. Главные ворота Саматы, гордость и краса портового города, исчезли в вечности, превратившись в груду бесформенных камней. Лишь отдаленно в них угадывались очертания скульптур, что украшали их своды. Их уже нельзя было восстановить, император это понимал, и его это гневило так же, как и покалеченный императорский дворец, чей наполовину обглоданный остов возвышался над городом.
В крови Маэля вновь вскипела ярость. Гнев, захватывающий душу, застилающий глаза кровью, пропитывающий своей чернотой кости, затапливающий самое его существо неконтролируемой яростью. Очередной безликий враг вскрикнул под его ударом, расставаясь с жизнью и глядя остановившимся взглядом на того, кто отнял его жизнь. А тот отчетливо почувствовал, как клинок его меча встретил сопротивление кольчужных доспехов, поддоспешной одежды, плоти… Император облизнулся, слыша этот протяжный вздох, что сорвался с губ поверженного противника. По улицам Саматы снова текла кровь, но в этот раз не мирэйская, а тех, кто посмел захватить этот город.
– Ваше величество, – голос командующего его гвардией вырвал императора из боевого угара, которому он с радостью дал себя охватить.
– Говори, Элер, – Маэль поднял забрало, позволяя себе вдохнуть обжигающий, терпкий запах битвы, заполнить им легкие, буквально ощутить безумие боя изнутри. – Что у тебя?
В нос ударил металлический, отдававший сладковатым отблеском, запах крови. Он тут же заскрипел на зубах, словно песок, принесенный ветром. Такой привычный и вечный и вместе с тем пугающий, как самые потаенные страхи, которые прячут люди в глубинах своей души.
– Крепость правителя Саматы держится, – голос Элера ан Кьель да Скалэя звучал устало, несколько хор боя, уже проникли в его мышцы, сковав их.
Они перемалывали заполонивших Самату врагов без устали. Время слилось в единую, огромную бусину, которая уже не делилась на мгновения. Мышцы Маэля протестующе заныли, стоило ему только ему остановиться, перестать рубить врагов, а боевой ярости, в которой он пребывал с начала атаки на Самату, уйти, оставить его без своей поддержки. Император упрямо тряхнул головой, стискивая зубы. Сейчас не время отдыхать. Впереди их ждала война за империю.
