– Вынужден поздравить вас, Марина Валентиновна, после совещания выбор пал на вашу кандидатуру. Конкурс проводился честно, за его ходом наблюдала независимая комиссия нашего… спонсора, и среди ряда кандидатур выбрали именно вас. Ваши несомненные достоинства в области разработок научных решений по разнообразным проблемам, методы проведения исследований и постоянное стремление к повышению квалификации помогли нам сделать правильный выбор. Не скрою, что решение принималось коллегиально, численный перевес оказался незначительным, всего в один голос. И этот голос – мой. Поздравляю, – еще раз повторил ректор и умолк. Он сцепил на круглом, обтянутом коричневым пуловером пузе толстые волосатые пальцы, опустил голову. Его очки в тонкой оправе сползли на нос, Марина перехватила острый, чуть насмешливый начальственный взгляд и встрепенулась. От холода у нее давно окоченели руки и ноги, пальто осталось в приемной, а вместе с ним – теплый шарф и перчатки в карманах. Знала бы, что разговор затянется так надолго, оделась бы потеплее, так и простудиться недолго. Верный себе, ректор к сути разговора подошел издалека, подбирался к ней минут двадцать, говорил, говорил – монотонно, тихо, так, словно доклад на конференции перед спящими слушателями зачитывал. И вот разродился, наконец, сделал милость.
– В самом деле? Я очень рада, – дежурная фраза вышла неубедительно, голос подвел, ей пришлось сначала откашляться и повторить ее еще раз.
– Еще бы, я бы на вашем месте тоже радовался, – ректор откинулся на спинку кресла, застучал пальцами по темным подлокотникам. «Что я такого сказала?» – за одиннадцать лет работы в университете Марина успела изучить привычки и реакции руководства на раздражители как школьник – таблицу умножения. Ректор недоволен и одновременно раздосадован – это очевидно, знать бы еще, чем именно. А тот уже отвернулся от собеседницы и уставился в окно, на голые ветки тополя, короткие, покрытые шерстью пальцы продолжали выстукивать «морзянку», но менее интенсивно, чем полминуты назад.
– Голубушка, когда только вы научитесь меня слушать. Грант был выделен нам для изучения отечественной истории конкретного – конец 30-х годов – периода, с обязанностью провести конкурс на лучшего знатока той эпохи. Вашего периода, – с упором на слово «вашего» повторил ректор, глянул мельком на собеседницу и продолжил – недовольно, словно через силу или делая ей одолжение:
– Я вам в который раз говорю – всю сумму, полученную по гранту, решено передать вам. Не в виде наличных, конечно, и не на тряпки или побрякушки. Решено, что деньги пойдут на оплату… не знаю, как это назвать правильно… турпоездки, что ли. В общем, вот их адрес, вот телефон, вот список контактных лиц…
Стук прервался, ректор выпрямился в кресле, обозрел свой гигантский, из прекрасного темного полированного дерева стол. Потом хлопнул себя ладонью по сморщенному от натуги лбу и полез в лежащую на дальнем краю стола до отказа набитую бумагами пластиковую папку.
– Вот, потрудитесь изучить и связаться с ними. Желательно, сегодня, – Марина взяла протянутый ей буклет.
– Хронотуризим. Путешествуй по времени. Полный экстрим, – прочитала она надпись на первом листе и перевела взгляд на ректора.
– Ну, да, да. Я сам сначала не понял. С другой стороны – что вы теряете? Да и мы тоже. Эти деньги нам все равно что с неба упали, но об их использовании я отчитаться должен, – быстро, и даже горячо заговорил ректор. Если бы Марина не знала его больше десяти лет, то решила бы, что человек в кресле перед ней только что совершил большую глупость и пытается оправдаться в содеянном. И для исповеди выбрал именно ее – старшего научного сотрудника одного из множества отделов.
