Сигаретный дым, зависший в кабинете, уже успел побледнеть и рассеяться, а ее все не было. Рид Баве шумно опустился в кожаное кресло и тихо крякнул, удобно устраиваясь в нем. Часы пронзительно отбили десять, и по всем гласным и негласным законам разведки, – да и простого человеческого терпения, – ждать дольше было невозможно. Баве уже собрался шумно и глубоко выдохнуть, как тяжелая дверь кабинета открылась и пропустила женщину.
Взглянув на нее, руководитель отдела засомневался в верности своей памяти, ведь согласно досье, новому агенту было всего восемнадцать, но перед ним была настоящая дама: элегантный костюм и шляпка с вуалью не давали в этом усомниться. Поднявшись, Баве ловко застегнул мундир, и вышел из-за стола, на ходу протягивая руку для приветствия. И только подойдя ближе и заглянув в лицо девушки, он подумал, что с такой красавицей можно было бы проявить больше галантности. На мгновение ему даже захотелось ей подмигнуть. То ли от радости, что она не заметила его лицевого протеза, – а если и заметила, то никак этого не показала, – то ли просто потому, что в его подчинении теперь находилась она, Элисон Эшби, новый агент внешней разведки Великобритании. Но он вовремя опомнился, и указав кратким жестом на стул, вернулся к своему креслу. Элисон села на указанное место и посмотрела на Баве.
«Забавно, – подумал он, – за окнами бушует 1933 год, воздух буквально разрывается на части от напряжения и скорой грозы», – о которой он, благодаря своему положению, знает гораздо больше других, – а эта девочка смотрит на него своими чистыми глазами так невозмутимо и кротко, что…
Стук пальцев по деревянному подлокотнику прервал размышления генерала.
– Мисс Эшби, это Эдвард Милн. С этого момента вы работаете в паре. И учтите, – Баве понизил голос и заговорил быстрее, – Сейчас я назвал вас настоящими именами, но отныне и всегда, во время службы, вы должны обращаться друг к другу согласно вашим псевдонимам. Это ясно?
– Да, генерал, – четко ответил тот, кого Баве только что назвал Милном.
Рид посмотрел на Эшби, и она едва заметно кивнула. «А все-таки страшно отправлять ее туда» – мелькнуло в мыслях Баве. Его взгляд с сожалением скользнул по лицу девушки.
– Вы едете в Берлин. Завтра.
Слова генерала прозвучали в тишине кабинета почти как приговор. Все трое прекрасно понимали, что «завтра» – тридцать первое января, а сегодня, 30 января 1933 года в Германии произошло то, что вполне может перевернуть весь этот мир: Атольф Грубер получил власть. «И перевернет!» – успел подумать генерал. С шумом захлопнув папку, лежавшую перед ним, он быстро поднялся из-за стола.
– Шифровки вы получите сегодня в 17:15, по тому же каналу. – Баве остановился напротив разведчиков, и для них это значило, что встреча окончена. Эшби и Милн одновременно кивнули и молча направились к двери. Казалось, что сейчас они выйдут из кабинета так же синхронно, но Милн задержался у двери, пропуская свою коллегу вперед, и бесшумно закрыл за собой дверь.
***
Выйдя из здания, они все также молча перешли на другую сторону улицы, и, оказавшись на Queen Anne’s Gate, остановились возле статуи королевы Анны. Эдвард услышал, как девушка тихо прочитала надпись на памятнике:
– Anna Regina… – и посмотрела вверх, но не на лицо королевы, а на маску в чалме, которая пялилась на них сверху жуткими пустыми глазницами.
– Мы встречались раньше? – Милн закурил сигарету, выпуская дым в сторону.
– Вы знали, что раньше здесь была благотворительная больница? – Эшби оглянулась и вопросительно посмотрела на него.
Эдвард усмехнулся краем тонких губ. Он мог ни о чем не спрашивать, – об Элисон Эшби он уже знал все, что ему следует знать в рамках их совместной работы. И все же, он, который до этого дня всегда работал один, до сих пор не мог привыкнуть к мысли о том, что отныне, – и кто знает, как долго? – у него есть напарник. Напарница. Милн поморщился от этого слова, прозвучавшего в его мыслях по-деревянному неповоротливо, и посмотрел на девушку. Почему у него снова такое чувство, будто он уже видел ее раньше? Какая-то нелепость. Такая же, как ее шляпка, – маленькая и черная, с короткой вуалью-сеточкой, наполовину скрывающей лицо, отчего ему казалось, что с ним говорит не сама Элисон, а только ее губы, накрашенные красной помадой, блестящей в лучах солнца. Милн приподнял бровь и сделал два шага вперед, приблизившись к Эшби.
