Майский запах сирени и жасмина окутывал пробуждающийся весенний мир, легкая утренняя дымка нежным флером стелилась над теплой землей. В аккуратном садике, возле старого, но крепкого дома, стоял молодой человек лет 17-ти. Юноша был невысокий, коренастый, с почти бронзовой кожей, глубоко посаженными темно-синими пронзительными глазами и гладкими зачесанными назад черными лаковыми волосами. Его брюки, закатанные до колен, обнажали крепкие сильные ноги человека, привыкшего к тяжелому физическому труду. Босыми ступнями юноша погрузился по щиколотку в рыхлую почву, в мускулистых руках он держал лопату. Молодой человек работал в саду. Бережно он вскапывал землю, временами прерываясь, чтобы посмотреть и поправить уже появившуюся первую зелень на соседней грядке.
К заборчику подошла юная девушка, ее белокурые волосы были заплетены в длинную косу, перевитую красной лентой.
– Ксавушка, – негромко позвала она.
Юноша сразу же обернулся, его суровые глаза засветились теплом и нежностью. Он улыбнулся, быстро вытер руки тряпочкой, лежащей рядом на небольшой скамейке и, подойдя к калитке, открыл ее.
– Здравствуй, Ларочка, – сказал он.
Девушка порывисто обняла молодого человека, но тут же стыдливо отпрянула. Юноша, смущаясь, чуть коснулся ее плеча.
– Не могу тебя обнять, – проговорил он, – руки грязные.
– Да это пустяки, Ксава, – тихо сказала девушка, – ты мне нравишься любым.
– И все же…
Молодой человек подошел к рукомойнику и тщательно вымыл руки, здесь же, на веточке, стоящего над рукомойником дерева, заботливо висело чистое полотенце. Юноша вытер руки. Лариса стояла рядом и с любовью смотрела на своего избранника.
– Я пришла попрощаться, – еле слышным шепотом проговорила девушка. – Ты ведь сегодня уезжаешь?
– Да, любимая, – сказал Ксаверий.
– Ты будешь поступать в медицинский? – спросила Лариса.
– Да. У нас все в роду были медики: и папа, и дедушка, и прадедушка. Я тоже хочу стать врачом.
– Твой папа рассказывал, что ваш далекий предок был даже алхимиком.
– Да, Якоб Синклер, шотландец, он бежал от инквизиции, сначала в Германию, а потом – в Россию. У нас в семье сохранились его рецепты, они уникальные.
– А я стану искусствоведом, – кокетливо улыбнулась Лариса, играя тяжелой косой, – или экскурсоводом, буду ходить среди всяких статуй и картин и рассказывать о них всем, кто пожелает.
– Мне расскажешь? – шепотом спросил Ксаверий.
– Обязательно, – Лариса потянулась к юноше, но тут же нерешительно замерла.
Ксаверий стоял перед ней прямой, его грудь возбужденно поднималась, глаза горели странным блеском.
– Пусть у нас будет настоящая свадьба, как положено. Я стану первым у тебя, а ты – у меня, – прошептал Ксаверий.
– Да, – кивнула девушка. – Действительно, так будет лучше. Прежде мы должны состояться.
– Туки-туки, – послышался голос позади них, в сад вошла немолодая женщина в чистом передничке, в руках она несла блюдо, закрытое салфеткой.
– Уезжаешь, Ксаверьюшка? – грустно спросила она.
– Да, Мария Павловна, поеду учиться.
– Это правильно, у тебя светлая голова, такие, как ты должны учиться. Все не могу забыть, как ты, почти мальчик, вылечил моего Иваныча от ревматизма. Муж совсем загибался, а ты своими травами с того света его поднял. Молодец, талант, весь в отца. Никогда не забуду Варфоломея, твоего папу, врач был от Бога. Таких сейчас нет.
– Папа был гений, – серьезно проговорил Ксаверий, – я хочу быть достойным его памяти.
– Будешь, паренек, еще и лучше окажешься.
– Лучше невозможно, папа был настоящий мудрец.
– Ты такой же. Сила в нем была удивительная. Несгибаемый человек! И матушка твоя, Катерина Прокофьевна, под стать ему. Ее многие бабы ведьмой считали, из других деревень приезжали. Даже из города «бульдоги» к твоим родителям наведывались. Ох, большие деньги могли бы иметь. Но стержень в них был, прямо железный. Не прогибались под всякую сволоту. Что их и сгубило. И ты, я вижу, парень, в них уродился. Тяжко тебе будет с таким характером.
