К тому времени, как Карло Тафур с трудом очнулся от сна, грудная дочь вопила как резаная, чайник свистел, в комнате веяло ароматом печного дымка, а из-за окна доносился плеск волн, лижущих стены нижнего этажа. Снаружи едва рассвело. Нехотя выпутавшись из простыней, он поднялся, прошлепал босыми пятками через другую комнату и, ни слова не говоря жене с дочкой, вышел наружу, на крышу.
«Да, на рассвете Венеция лучше всего», – думал Карло, справляя нужду с крыши в канал. В неярком розовато-лиловом свете зари нетрудно было вообразить, будто город точно таков, как всегда, как прежде, будто Гранд-канал, радуясь погожему летнему утру, вот-вот заполонят орды заезжих туристов… Впечатление портили разве что разношерстные, сооруженные из всякой всячины хижины на крышах соседних домов. В окрестностях церкви, Сан-Джакомо-ди-Риальто, дома затопило по самую кровлю, и потому черепичные крыши пришлось пустить на слом, а на балках перекрытий возвести хибарки из материалов, раздобытых внизу – досок, дранки, камня, металла, стекла. В такой же лачуге, шаткой постройке из брусьев, кусков цветного стекла из витражей Сан-Джакометто да сплющенных кувалдой дренажных труб, жил и сам Карло. Оглянувшись назад, глава семейства тяжко вздохнул. Нет, уж лучше смотреть туда, за Риальто, на алое солнце, сияющее над луковицами куполов Сан-Марко…
– Тебя те японцы сегодня ждут, – напомнила изнутри жена Карло, Луиза.
– Знаю.
Туристов в Венеции до сих пор хватало, это уж точно.
– Да гляди, не обидь их чем, – продолжала супруга. Голос ее доносился из дверного проема – яснее некуда. – Не то опять без денег домой погребешь, как с венграми в прошлый раз получилось. Ну, какая, скажи мне, разница, что они там из-под воды достают? Все это – прошлое. Кому какой прок от старья, валяющегося на дне?
– Заткнись. Сам знаю, – устало откликнулся Карло.
– А нам дров надо купить, и овощей, и туалетной бумаги, и носки для малышки, – не унималась Луиза. – А лучше этих японцев клиентов тебе не сыскать, так что ты уж с ними повежливее.
Вернувшись под крышу лачуги, Карло ушел в спальню, одеваться. Между первым и вторым башмаком он решил устроить себе перекур (сигарета последняя, табака в доме больше ни крошки). Со вкусом затягиваясь табачным дымком, Карло не сводил глаз с книг на полу – коллекции книг о Венеции, «библиотеки», как саркастически именовала ее Луиза. Книги все до единой потрепаны, разлохмачены, заплесневели, покоробились от сырости так, что ни одна толком не закрывается, каждая страница – все равно, что поверхность Лагуны в ветреный день… жалкое, одним словом, зрелище. Проходя мимо, Карло легонько пихнул носком остывшего за ночь башмака ближайшую стопку и снова вышел в другую комнату.
– Ухожу, – целуя дочурку, а после – Луизу, сказал он. – Буду поздно: они Торчелло хотят навестить.
– Что их туда понесло?
Карло пожал плечами.
– Может, просто полюбоваться желают.
С этими словами он, пригнув голову, вышел за дверь. Чуть ниже крыши, в прямоугольном дворике, покачивались на воде соседские лодки. Соскользнув с черепицы на узенькие наплавные мостки, сооруженные вместе с соседями, Карло подошел к своему суденышку, широкобортной парусной шлюпке под брезентовым тентом. Шагнув в нее, он отшвартовался и погреб к выходу в Гранд-канал, а там, на просторе, поднял над водой весла и предоставил шлюпке самой нести его вниз по течению. Некогда Гранд-канал, естественная протока среди илистых отмелей Лагуны, был укрощен людьми, но теперь вновь превратился в настоящую реку с сотнями «рукавов», с берегами из черепичных крыш да каменных стен дворцов. С рассветом вокруг закипела работа, строительство новых лачуг на крышах домов. Знакомые при виде Карло махали ему, не выпуская из рук кто веревки, кто молотка, кричали «привет», а Карло, проносясь мимо, салютовал в ответ приподнятым над бортом веслом. Глупость это, конечно, строиться у самого Гранд-канала: теперь ему вполне хватает силы сметать с пути старые здания, чем он нередко и пользуется… а впрочем – их дело. Если уж на то пошло, кто здесь, в Венеции, не дурак?
