Увидев её, Всеволод привстал с лежака в восторге и смущении. Мысленно назвав её Мадам, представил, как он подойдёт к ней и попытается что-то сказать, чтобы познакомиться. Например: «Мадам, вы так прекрасны, что я…». Нет, слишком обыденно.
Мадам, видимо, тоже понимала, что она нравится окружающим. Может, она ощущала эти цветные мысли-стрелы, которые мужчины и женщины метали в её сторону: красные жгли её кожу страстью, зелёные холодили завистью, а оранжевые – ласкали восхищением. Под туникой отчётливо проступало красное бикини, которое будоражило воображение Всеволода. А фигура?! Сказка! Песня! Высокая шея, слегка удлинённое лицо, аккуратно причёсанные волосы, стянутые сзади голубой лентой. Хвостик волос интригующе прыгал в такт её движениям. Казалось, что, поставь ей на голову кувшин с водой, она на ходу не прольёт ни капли и даже не заметит его. И лицо… На расстоянии черты не просматривались чётко, но было понятно, что она – не юная девушка, а зрелая, в самом соку женщина элитного розлива.
Всеволод подумал, что дивная красавица – нездешняя, не из этой компании людей на пляже, не из этого города и не из этого времени. Но, видимо, она всё-таки была туристкой, так как в её руках была большая белая пляжная сумка с логотипом отеля «Four Seasons».
Невероятно было видеть, как таинственная незнакомка, словно пришелица из других миров, идёт по пляжу среди полуобнажённых фигур, не обращая ни на кого внимания, останавливается возле деревянного лежака, и тут же, как по мановению волшебной палочки, возле неё появляется киприот Джордж с пляжными полотенцами.
Она снисходительно кивает головой, отпуская Джорджа, и он постепенно исчезает в утренней дымке, подобно «Летучему голландцу».
Начинался спектакль, за которым наблюдал пляжный люд. Мадам медленно снимала платье. Те мужчины, которые дремали, не выдерживали и вскакивали в каком-то неясном для них самих возбуждении. Мужик лет за шестьдесят, восточной внешности, забыв о том, что рядом с ним находится жена и многочисленные родственники, привстал с лежака, попробовал подтянуть отвисший живот и уставился на Мадам, как на чудо. В позе готового к прыжку престарелого кота он стоял, не обращая внимания на жену и родню, наблюдая за явлением женщины на пляже, то и дело смахивая пот со лба и залысин. А наблюдать было за чем. Мадам выскользнула из туники, на некоторое время замерла, потом аккуратно уложила одежду в пляжную сумку; потом… потом – тишина, вдруг нарушенная стайкой воробышков, усевшихся на траву рядом с ней и тут же притихших, видимо, от восхищения молочно-белым телом женщины.
Сидевший невдалеке от Всеволода молодой мужчина, словно очнувшись от летаргического сна, с трудом закрыл рот и прошептал громко:
– Что это? Мираж?
– Это – женщина! – сказал глупость Всеволод категоричным тоном.
Но сосед продолжал:
– Да! Королева. Впервые вижу такую на пляже.
Всеволоду очень хотелось подойти к Мадам, сказать что-нибудь, посмотреть в её глаза, но он понимал, что нельзя этого делать, чтобы не навлечь гнев остальных мужчин.
Тем временем Мадам побрызгала на своё мраморное тело жидкостью из баллончика, и оно на глазах стало приобретать бронзовый загар.
– Охренеть можно! Ашот, купи мне такой баллончик! – громко сказала полная блондинка, спутница восточного человека.
– Угу… – прохрипел Ашот, не отрывая взгляда от Мадам.
Она достала из сумки какой-то пакет и стала медлено разворачивать его, внутри оказался кусок белоснежной ткани с двумя длинными лентами; завернулась в ткань, небрежно завязав ленты на груди и соорудив из них большой бант. Все её движения были изящны и утончённы. И Всеволод поймал себя на том, что его мысли стали обретать высокопарную стихотворную форму:
