«Вот, летаю, летаю всю жизнь. Аж надоело. Хоть бы за что-нибудь зацепиться». – Так думал Господь, который тогда так никем и не назывался, просто никого ещё не было, чтобы усладить Его слух.
И устроил Он себе пристанище, в виде некой твёрдости. Остановился, присел, отдохнул и сказал: «Ах, как это хорошо! Ну, просто весьма хорошо! Теперь и отдохнуть хоть на чём-то можно. Не всё же время летать, а и походить, полежать, посидеть, поползать».
Но это «хорошо» скоро надоело, потому что когда не было этой твёрдости, то и спокойно можно было мотаться с разной скоростью и ускорением – ушибиться было просто не обо что. А тут – того и гляди, что шмякнешься обо что-то слишком жёсткое. Да и было несколько раз. «Ах, как это, всё-таки, нехорошо, что ничего не видно», – подумал тот же Господь. – Надо как-то бы осветить всю эту, что Я сотворил». Думал-думал, поискал какой-то рубильник или выключатель (по воспоминаниям прошлого времени в других местах). Но и вспомнил, что такие устройства совсем даже и не Он придумал, а какие-то ничтожные козявки, о которых даже и вспоминать-то противно.
Но придумал! Вскричал:
– Эврика!!! Свет! Зажгись!
Что тут же и произошло. Посмотрел Господь по сторонам и снова ему это понравилось, и сказал Он: «Ах, как это хорошо! Даль-то, оказывается, просто неоглядная!» И стал вдумчиво любоваться тем, что Он сотворил. Но и тут же внёс и поправку, поскольку свет кругом просто резал глаза. И создал Господь к нему придаток – темноту. Вот теперь стало ещё лучше, прямо божественная картина (свет, тени, полутени и прочие свето-теневые явления), только жаль, что показать эту красоту некому.
Всё бы было хорошо, да что-то нехорошо. Пустыня кругом с горами, речки и ручейки текут безрадостно. Голоса никакого не слышно, хоть Самому вой, глядя на эту картину. Внизу под ногами твёрдо, а вверху – ничего просто нет, никакой зацепочки. Пустота звенящая. Подумал-подумал и решил чем-то твёрдым украсить и сверху эту конструкцию. Сделал и колпак твёрдый над первой твёрдостью, который и назвал соответственно – небо. И с водой тоже разобрался: часть её оставил на первой твёрдости в виде ручейков, речек, озёр с морями и океанами, а вторую часть отправил на вторую твёрдость, на небо. «Ах, и это-то как хорошо! Какой же Я молодец и искусник», – в который раз подумал Господь.
Скоро и это приелось. Вода да суша, суша да вода. И сверху льёт, вдобавок с громом и молниями. Прямо даже пугаешься иногда, так громыхнёт, что всё затрясётся. И картинка-то какая-то серая, почти однообразная, как недавние полёты ни в чём неизвестно куда и неизвестно зачем. «Надо бы что-то такое придумать красивенькое», – подумал Господь. Ну, прямо ничего в голову не лезло толкового. И снова – эврика! Придумал веточки с листочками, которые из первой твёрдости торчат. Но очень разные: травка с кустиками, кустики с деревцами, деревца с большими деревьями, большие деревья с очень большими деревьями. Красота, да и только. Снова Ему это понравилось, даже в ладошки захлопал: «Ах, какой Я талантливый, до чего смог додуматься! Жаль, что никто этого не видит, не оценит по достоинству».
Посмотрел Господь вокруг на первую твёрдость, взглянул на вторую твёрдость и ахнул: «Вот пузырь старый, про верх-то Я и забыл! Что бы такое туда прилепить? Чтобы тоже красиво было». И налепил всяких светлячков: звёздочек разных, цветных и не очень, ярких и не очень. Потом добавил большого светлячка, назвал его солнышком, потом ещё одного светлячка, такого же размером, но не такого яркого, назвал его луной. Это чтобы упорядочить сотворение света и темноты: солнышко – днём, а луна – ночью, чтобы ночью было не так темно. Но немного ошибся с этими творениями,
