Алена
Подхожу к зданию нового спортивного комплекса и старательно приглаживаю волосы, так торопилась не опоздать, что сейчас, наверно, похожа на чучело. По мере приближения сердце начинает стучать сильнее и противно потеют ладошки. Да что же это такое со мной творится. Какое-то необъяснимое волнение заполняет всю мою грудную клетку и тяжестью давит на сердце. К волнению добавляется неприятное предчувствие, скребущее вдоль позвоночника, и я начинаю нервничать еще больше.
Может с ним случилось что-нибудь? Поэтому мне так плохо сейчас. Травма во время игры? Или может он обиделся, что я не смогла прийти, но я же объясняла, что сегодня никак не смогу. У меня был большой заказ на проведение праздника, я не могла отказаться. В любом случае, какой смысл гадать и терзаться, нужно просто еще немного подождать, пока он выйдет.
Минут через десять моих метаний входные двери открываются, и Паша выходит на улицу. Наконец-то, выдыхаю с облегчением. Вижу, что с ним все в порядке, не хромает, идет на своих двух ногах. Немного хмурится и выражение лица какое-то злое. Может, проиграли, поэтому расстроился.
Пока разглядываю своего любимого, не сразу обращаю внимание, что за ним следом на улицу выпорхнула Марина, окликнула его, улыбнулась сладко и помахала рукой так, будто их что-то связывает. Что вообще происходит? Паша же говорил, что терпеть ее не может. Но, несмотря на это, сейчас он поворачивается к ней и отвечает на ее улыбку такой же приторно сладкой, дерзкой и … откровенной.
По моей спине пробегает озноб, и я сжимаюсь, руками обхватывая себя за плечи. Стараюсь не надумывать ничего плохого заранее, но у меня плохо получается. Паша идет в сторону парковки, но вперед не смотрит и, кажется, даже, что не замечает меня. Я не могу больше стоять, поэтому отмираю и иду к нему навстречу.
Паша приближается и поднимает голову, смотрит исподлобья каким-то чужим взглядом. В его глазах загорается недобрый огонек, челюсти сжимаются и на щеках отчетливо играют желваки. Да что же это такое…
– А, это ты, – тянет разочарованным голосом так, будто я назойливая муха.
Я в шоке смотрю на него и ничего не понимаю. Утром же было все хорошо, мы вместе завтракали, смеялись и принимали душ. Что такого могло произойти на стадионе за эти три часа, что он стал чужим, злым и холодным человеком. И судя по улыбке для Марины, холодным только со мной.
– Привет, – шепчу тихо потерянным голосом, – что случилось, Паш?
– Ничего, – отвечает отрывисто, смотрит куда-то мимо меня, – я хочу, чтобы ты сейчас же собрала все свои вещи и съехала от меня.
– Что? – спрашиваю хрипло, не веря своим ушам.
– Что слышала, – рявкает он, – у тебя на это два часа. Не успеешь, я вышвырну все с балкона, а тебя спущу с лестницы.
Я с трудом сглатываю ком в горле и зажмуриваю глаза, потому что перед ними уже застыла пелена слез. Не помогает. Несколько слезинок все-таки скатываются, и щеки начинает щипать от ветра. Что должен чувствовать человек, у которого рушится весь мир? Теперь я знаю ответ. Потому что для меня он и был весь мой мир. У меня же нет никого ближе и дороже его. Не было, поправляю себя.
Ведь знала же. Знала? Конечно, знала. Что богатый бедному не товарищ, что красивый, крутой и популярный парень никогда не будет с такой, как я, обычной простушкой. Просто дымка волшебства рассеялась, и сказка закончилась, возвращая все на свои законные места.
– Давай без слез и истерик, – продолжает меня распинать, – и поторапливайся, твое время уже пошло.
Он обходит меня стороной и направляется к своей машине. Затем, будто что-то вспомнив, разворачивается и снова подходит ко мне. Засовывает руки в карманы куртки, шарит там, достает несколько купюр, затем то же самое проделывает с задними карманами джинсов. Хватает мою руку и вкладывает туда эту кучку измятых бумажек. Вскользь обращаю внимание, что там есть несколько тысячных и пятитысячные купюры. Я в шоке поднимаю на него глаза и жду пояснений.
