Часть 1.
За всю свою жизнь Эдвард Поуп ни разу не бывал в комнате допроса.
И вот он сидит на стуле с жесткой спинкой лицом к зарешеченному жалюзи окну, через которое проникают лучи света, и ждет. Ждет прихода комиссара, нервно разглаживает двумя пальцами лоб, словно это поможет ему избавиться от несущественных морщин. Он хочет нажать на кнопку вызова. Она здесь, прямо на столе цвета крепкого кофе, стоит только протянуть руку, напомнить им о себе. Сколько уже прошло? Десять? Пятнадцать минут? Может все тридцать. Поуп поймал себя на мысли, что томительное ожидание, должно быть, входит в список процедур, применяемых на допросах ОБПЧ. Иначе к чему этот фарс?
Помимо кнопки вызова на столе были кувшин с водой и пустой стакан. Их принес один из сотрудников отдела, сопровождавших мужчину. Крепко сложенные, неразговорчивые атлеты в серых костюмах с изображением эмблемы Отдела по борьбе с проявлением чувств и шевронами детективов-оперативников. Оба – гордость нации, идеальные носители генофонда Соединенных Штатов Северной Америки. Лет шесть назад Поуп мог бы сказать, что и за ним выстроится очередь из вероятных любовниц, расчетливо решивших присвоить себе его фамилию и совместный быт, но после смерти супруги он не искал серьезных отношений. Семнадцать с половиной лет брака достаточно для того, чтобы пожить для себя, ни с кем не согласуя и не корректируя график отпусков, планов на выходные и необходимости проявлять установленный минимум знаков внимания ко второй половине. Их совместные дети к тому времени выросли и, закончив обучение, покинули дом Поупа. Его все устраивало. Офис в престижном районе с видом на Золотой Глаз (символ неусыпно бдящей системы правопорядка), квартира на Бёрнсет-стрит в верхнем уровне, где не каждый может позволить себе жилье, и дорогая машина нового поколения. Поуп зарабатывал достаточно, чтобы не испытывать сомнений в завтрашнем дне.
Но вот он здесь, посреди мрачного алтаря правопорядка, освещенного заходящим солнцем, и вся его жизнь вот-вот полетит к чертям.
В горле пересохло. Кувшин с водой маячил перед глазами, напоминая о заботе ОБПЧ. Нет, он не так глуп, чтобы поддаться на эту провокацию. Жажда – естественна, нет ничего предосудительного в том, чтобы утолить физическое желание. А вот если рука дрогнет? Стук стекла о стекло, расплесканная мимо влага. Конечно, им достаточно нацепить на руки датчики и измерить пульс, уровень потоотделения, но никто не даст им такого права, пока не предъявлено официальное обвинение. Сейчас его нет. Дознаватель, где бы его ни носило, запаздывает, оттягивая тем самым этот момент и ограничивая полномочия собственного отдела. Или рука не дрогнет, но Поуп не был уверен в этом на все сто. Он не готов был так рисковать. В чем бы его ни обвиняли, он не станет забивать гвозди в крышку своего гроба.
Дверь за спиной Поупа хлопнула и в комнату, огибая стул, на котором он сидел, и стол, чеканя шаг каблуками, вошла женщина. То были не точеные шпильки и не устойчивые каблуки туфель, изящно подчеркивающих ноги и фигуру в целом. Шнурованные ботинки с небольшой платформой, чтобы быть чуть выше, но крепко стоять на земле. Мужчина невольно скользнул взглядом по крепким ягодицам в темно-синих штанах. Он представлял себе кого-то вроде тех парней, что сопровождали его, и был несколько удивлен. Удивление – эмоция, входящая в список разрешенных на территории СШСА, это не было нарушением, и все же Поуп быстро совладал с собой.
Женщина пренебрегала уставной серой формой. «У нее должны быть на это веские причины. Или она не коп? Может, секретарь, будет протоколировать предстоящую беседу?» – думал Поуп, наблюдая за ней. Предположение он тут же отмел. На стол вместе с его делом лег диктофон. Женщина бросила их небрежно, почти швырнула, подтянула брюки на бедрах и опустилась в кресло.
