Чужой мозг. Часть вторая

Февральская поземка хозяйничала на ночных улицах города наметая сугробы до самых окон в неосвещенных кварталах заспанных домов. Ни одного огонька на протяжении многих километров улиц. Строжайшее выполнение распоряжения о светомаскировке спасает его жителей от ночных налетов немецких бомбардировщиков барражирующих в темном небе над Самарой. По засыпанным снегом улицам изредка проезжают, урча недовольными моторами, военные грузовики. В небольшой комнатке в полуподвале старинного двухэтажного особняка тридцатилетняя Мария ,подкинув дров в печку, начала собираться в дорогу. На старом диванчике мирно спали в обнимку ее дочки Людмила, которой летом исполнилось три года и полуторагодовалая Оленька. Тут же у печки на широкой лавке дремала бабушка Анна. Собравшись в дорогу Мария присела на табурет и тяжело вздохнув посмотрела на пустые кастрюли. Дома есть было нечего. Неделю назад у нее украли продовольственные карточки . Чтобы накормить детей она за бесценок продала валенки и зимнюю шапку. От мужа с фронта не было вестей. Девочки совсем исхудали и голодные плакали с утра до вечера. Материнское сердце разрывалось от боли. Мария завязала потуже платок и поцеловав спящих дочек тихонько вышла в коридор. С трудом преодолевая по дороге высокие сугробы, она поднималась по улице ведущей от берега Волги к центру города. Тяжелые мужские кирзовые сапоги не спасали от холода и норовили сползти с уставших и худых от голода женских ног. Путь Марии лежал на Хлебную площадь, где серым исполином возвышался элеватор. Там до войны работала Мария и хорошо ориентировалась в его лабиринтах. Территория охранялась, но женщина знала проход через котельную. Пройдя несколько метров она приоткрыла ворота деревянного склада . Голова закружилась от запаха свежего подсолнечного масла . В больших чанах стоявших повсюду находился жмых ,отжатых прессом при производстве масла семян. Мария достала из кармана пакет и попыталась наполнить его , но в неотапливаемом помещении он замерз и превратился в сплошной кусок льда. Пальцы Марии беспомощно скользили по смерзшимся комьям. Она увидела торчащий в стене гвоздь , расшатала и вытащила его. Затем принялась отковыривать от смерзшейся глыбы кусочки и складывать их в пакет. Неожиданно дверь склада распахнулась и на пороге встали двое мужчин с винтовками наперевес . Луч карманного фонарика вонзился в лицо Марии.

– Ты гляди, баба,– пробасил один из них.

– А по следам сапог говорил что мужик,– подхватил разговор второй.

Мария еще до конца не понимая суть происходящего, прижала наполовину заполненный жмыхом пакет к груди.

– У меня карточки украли, дома дети голодные, – тихо сказала она, не поднимая глаз от стыда.

– Все вы так плачетесь, – злобно ухмыльнулся один из сторожей.

– Время военное, если отпустим тебя, нас расстреляют нахрен,– добавил второй.

– Следуй за нами, суд разберется.., – скомандовал по военному первый, указывая стволом винтовки на выход.

Суд разобрался быстро. Марию осудили в условиях военного положения к семи с половиной годам колонии. Через три месяца умерла бабка Анна, а девочек отдали в детский дом. Сестер разделили по возрасту. Младшая оказалась в доме малютки, а Людмилу отправили за сорок километров за город, туда где дети были постарше.

Послевоенная Самара приходила в себя. После эйфории великой победы и плача по погибшим на фронте в городе налаживалась мирная жизнь. Июльская жара гнала людей на пляж, где прохладные волны могучей реки освежали тело, а мелкий желтый песок приятно согревал кожу. Мария ,освободившись из колонии, шла в обнимку со старшей дочерью Людмилой к пляжу. Десятилетняя девочка с нескрываемым удовольствием уплетала мороженое. Мария гладила дочь по головке и целовала в щечки .