Турция. Анталья. 7
января.
Нежный бриз развевает мои волосы, пока я всматриваюсь в
бесконечную даль. Средиземное море шумно бьется о скалы. Мягкий гул
волн успокаивает тревожное сердце. С закатом стает жутко холодно, и
моя кожа усеивается мурашками, несмотря на то, что я одета в
длинный теплый кардиган.
В этот вечер я ощущаю себя крайне отвратительно. Сегодня день
рождения моего брата. Я не прекращаю вспоминать с самого утра, как
мы вместе проводили седьмое января в кругу семьи или на шумных
вечеринках.
Я скучаю за ним.
Не испытываю и доли смущения, когда мою спину пронизывают
взглядом надзиратели, пока наливаю в свой бокал вино. Медленно пью
белое полусладкое, уже не ощущая ни печали, ни алкоголя. Голова
начинает кружиться, но я устойчиво продолжаю стоять на просторной
террасе в туфлях на тоненькой шпильке и в легком белом платье,
которое развивается от морского ветерка, укутываясь в вязаный
кардиган…
Сейчас я уже спокойна, когда выплакала горькие слезы днём и
допила почти всю бутылку вина. Отрадой стал алкоголь, который
частично сдерживает мои терзания и саморазрушение.
Кажется, я привыкла к Господину Гордееву, которого теперь
обязана любить. Но как бы я ни старалась бороться с прошлым, для
него нет места в моём настоящем.
Раньше Гордеев держал охрану и телохранителей, а теперь он нанял
настоящих надзирателей, которые не дают свободно перевести дух,
следуя за мной по пятам из комнаты в комнату.
Один из них подошёл ко мне, и когда я обернулась, то уже ощутила
на своих плечах теплый мягкий плед и сдержанно кивнула. Мужчины не
говорили со мной, только изредка и по делу. Только уголок губ,
который едва-едва приподнимался, даёт мне понять, что один из них
похож на человека с чувствами и эмоциями.
Из десятка, если не больше, надзирателей, мне был по душе только
этот мужчина. Он заботится именно обо мне, а не чтобы угодить
Максиму. Он появился здесь недавно, около двух месяцев назад, и
хоть я всегда сержусь на отчужденность надзирателей, именно от
этого, седовласого мужчины, я чувствую сострадание во взгляде и
осторожную заботу.
Первые недели после добровольного похищения я отказывалась с
кем-либо разговаривать, мне было плохо. Максим поступил очень
хитро. Он приставил молчаливых надзирателей, и не давал доступ к
интернету или телевидению. У меня не было возможности подобраться к
библиотеке и домашним делам, а сам Гордеев меня нарочно
избегал.
Тогда я поняла, что неособенная и обязана принимать его
требования и желания, как должное. Сдалась быстро, чтобы не сойти с
ума в такой угнетающей обстановке на успокоительных. Господин
Гордеев принял моё рвение говорить и наладить отношения своеобразно
— разложил меня горизонтально на первом попавшемся диване.
Я усмехнулась, припоминая, как быстро стала его послушной
малышкой.
Недавно мне удалось разговорить одного из мужчин-надзирателей.
Это было нелегко, но тайна продержалась всего три дня. После того
как Максим прознал об этой небольшой связи, надзирателя я больше не
видела. Видимо, Господин не хотел наступать на одни и те же грабли,
как с Игнатом.
Когда я допиваю вино, слышу шаги и легкий стук каблуков мужских
ботинок. Его энергетика буквально окутывает меня и подавляет,
приструнив даже мой язвительный язык. Изумительно то, как всего за
несколько месяцев может измениться характер и приоритеты человека,
под давлением влиятельного мужчины.
— Свободны, — его голос тихий, холодный.
Максим подходит ко мне. Я выливаю последние капли вина в бокал,
и повернувшись, протягиваю его мужчине. Он с нежной улыбкой
принимает напиток, но сначала целует мои губы, прорываясь в мой рот
горячим языком.
— Говорят, моя жена ведет себя примерно, — шепчет мужчина, а я
чувствую, как кольцо обжигает мой безымянный палец. Он прикасается
к моим уложенным волосам и откидывает их на спину. Максим медленно
проводит пальцем по шее, пока я смотрю в его сверкающие глаза с
последними яркими вспышками заката. — Мне нравится, когда ты такая
послушная, — Максим пробует вино.
