1
До войны он был мальчишкой в отчем доме. И дни тогда напоминали камушки в калейдоскопе: каждое событие – яркий блик, радужное пятно. Даже обиды – и те полыхающие, но недолгие. Коля смахивал их рукой и жил, не думая, что будет дальше.
А дальше поджидал только мрак.
В тот летний день, когда женился его брат, жизнь Скворцовых еще не канула в пропасть. До пропасти оставался целый месяц. Лишь кто-то завел над их головами невидимые часы и тайно вел счет отмеренному им спокойствию. Но Скворцовы не подозревали об этом, и жизнь их текла чередой будней, праздников, покупках в гастрономе, семейных вечеров под радиолу. А когда беда случилась с их семьей, Коля долго не мог решить: есть ли на свете то самое загадочное, превозносимое мамой Провидение? Или человек сам решает свою судьбу?
Заиграли фокстрот. Жених нежно подхватил невесту и с безупречной быстротой повел ее по залу. Гости расступались перед ними, любуясь их молодостью, стремительной поступью танца и атласным платьем невесты с бумажной бутоньеркой на груди. Пара невольно заставляла собой любоваться: оба стройные и статные, будто выточенные друг под друга. И оба из достойных семей. Жених – сын уважаемого комиссара Скворцова, невеста – дочка профессора Маевского, известного в ленинградских академических кругах. У стола новоявленных супругов суетилась официантка, держа поднос с гусиными паштетами и кусочками шоколада, а на закуску подавали бутерброды с маслом и соленой рыбой – угощение, редкое теперь и для порядочного дома.
В городе стоял пряный август, насквозь пропитанный тревогой ожидания. После двух месяцев войны ленинградцы проводили сумбурные дни в очередях на эвакуацию: когда же будет заветный листок и можно ехать? Сколько ждать? Что будет на новом месте? А в густо освещенном зале, где сияли принесенные по случаю лампы, сегодня звучал фокстрот и подавали закуски. И любой заглянувший в зал с улицы посчитал свадьбу излишеством, если не кощунством. Но тех, кто находился в зале, не заботили чужие печали. В припадке жадного аппетита они наедались впрок.
Коля в досаде отвернулся.
Никому на торжестве не было дела до маленького человека, который не прятался нарочно, но оставался незамеченным толпой гостей. Хотя Коле недавно исполнилось семнадцать лет, он едва доходил до пояса обычным мужчинам и юношам. Кто видел его в первый раз – принимали за ребенка лет шести, а узнав правду, от стеснения отводили глаза. Коля и сам смущался от смятения посторонних. Ну что же делать, если он парень невысокого роста, или, как иногда называют его – лилипут? Он не обижался на странное и сказочное слово, хотя мамаша сильно огорчалась, когда какой-нибудь офицер с отцовской службы, думая, что не слышно со стороны, шептал на ухо товарищу: «Смотри, уродец». Коля не считал свой рост уродством, ведь у него и руки, и ноги соответствуют телу, все аккуратно и в некотором роде изящно. Только уши большеваты и чуток торчат, но брат говорит – это признак упорства и сильного характера.
Коля не любил, когда показывают пальцем – до чего же противно! – или когда лезут в душу с глупыми вопросами. Чаще спрашивали, словно заранее соболезнуя, как живется с маленьким ростом. «А вы как живете с кривыми зубами?» – хотелось спросить в ответ. Или с лысиной? Тоже мне, нашлись жалостливые судьи и допросчики. Обычно живу, как и вы, пока доброхоты не добавляют насмешек и предубеждений. Да, сразу родился маленьким, вот и вырос кое-как.
Прежде они с братом были неразлучны, и стало немного грустно, что Петя женится. Невеста до зубовного скрипа не нравилась маме, она считала Ирину безнадежно разбалованной, дурной хозяйкой и боялась, что та примется вскоре после свадьбы обирать неопытного мужа, тратя деньги на духи да на платья. «Кому сейчас дело до платьев. Наговариваешь», – усмехался отец, комиссар Скворцов, подтрунивая над женской ревностью. Ему Ирина нравилась. Она и правда, признаться, хорошенькая: каштановые волосы, тонкие лодыжки и запястья. И почти девчонка, двадцать один год. От нее всегда тянулся шлейф цветочных духов, как от дивы, хотя работала она простой телеграфисткой и одевалась модно и строго, причем платья, не в пример маме, обеспечивала себе сама, не залезая в отцовский кошелек, чем только больше раздражала будущую свекровь. «Скоро
