Дама, Сердце, Цветы и Ягоды. Из романа «Франсуа и Мальвази»

Впереди на пороге дорожной полосы перекатывались камушки, точнее их несомненно кто-то подкидывал сверху так, что они взлетали из-за порога нависающей дорожной обочины, представлявшей собой ступень вверх. Не похоже чтобы это рылся какой зверек, то была человеческая рука шутника. А они все в конной колонне находились на взводе и с ними было лучше не играться! И д’Обюссону, де Гассе с Рамаданом взади, де Феррану, де Сент-Люку… Эльяну и многим другим, видевшим происходящее было здесь не до шуток. Лица их посуровели, руки полезли взводить курки или к рукоятям холодного оружия. Первые осторожно тронули своих коней и под защитой пистолетных дул, стараясь как можно тише начали подъезжать к порожку. Франсуа д’Обюссон держался правой стороны и поэтому к нему ближе всего находился каменный барьер, который он и выбрал как первичную цель. Украдкой взглянул по сторонам.

В висках стучало тело, внутренне пружинясь, готовилось к прыжку наверх края, рука изготавливалась с выбросом пистолета от себя… камешки уже не прыгали!…Назревал момент!…

…Сильный пронзительный кошачий визг потряс!…по крайней мере взмывших коней, нервы сдали, руки опустились; сверху полился заразительный хохот, раскатисто громкий, словно то от души хохотал сам Дьявол… Оттуда появилась шляпа, сразу же прострелянная… на клинке, и появился кот… под сомбреро с заломленными-переломленными полями, как у черной шляпы, которая была видимо показывающаяся-рабочая; черные усы, пряди волос выбивающихся на уши, и тем же цветом большие яркие глаза, внимательно осматривающиеся… Видя что более никто не стреляет человек во всем черном встал во весь рост. Деланно-вычурно затыкая свой длинный кинжал за пояс.

Несомненно являл он собою образ вольного разбойника, а его узкие в коленях, но с широкими гачами брюки вызвали у д’Обюссона невольную усмешку: «Ко-от!» наклонился поднять кончиком шпаги чей-то выроненный пистолет.

Они с интересом смотрели на него, он лукавым взглядом осматривал их. Вообще в виде этого человека было что-то отчаянное, разбойничье-вызывающее, и в то же время шальное и хмельное.

Черный человек снял перчатку с руки, и пригладил усы, кончая смеяться.

– Ох, и развеселили вы меня.

– В раю бы так досмеялся, – ответил д’Обюссон на его языке.

Снова взрыв хохота указывающий на то, что как раз это ему не грозит.

– …Его преосвященство сеньор наш епископ отмахиваясь от меня кадилом в руках вполне серьезно уверял что мне даже в ад дорога закрыта.

– Значит вы бандит?

– Ну нет, бандит – это совсем ничего не значит.

– Чем же ты вызвал недовольство епископа?

– Недовольство?… – рассеянно проговорил бандит, как будто задумался над тем, что значит это слово, или же думая о своем. – Ах недовольство!!…Может быть тем, что поймали его Преосвященство в одной церквушке и я напихал ему за шиворот склизких лягушек, которых он ужасно боится, или заставил прыгать из-под плетки?…А ну это все было после анафемы, до: я кажется вызвал у него недовольство тем что навтыкал ему в седелку иголок и он возвещал о муках своего христианнейшего зада громче, чем я сейчас хохочу!…

Хохот показа разносило слабое заглушенное эхо. Он бы и дальше продолжил свои бахвальства, если бы Франсуа не перебил его, заставив резко смолкнуть.

– Кто ты такой!?

– Кто такой я?!…Это на Сицилии известно каждому! Я – Урри, я – Мачете,1 я бандит-одиночка! А вот кто такие вы?!!…Вот в чем вопрос! Признавайтесь, как вам удалось улизнуть от поимщиков, через пещеры, вас защищали эти вот…?