Одинокой ласточкой Мари прижалась к моей груди, обильно поливая её слезами расставания. Грубая солдатская ткань влагу принимала неохотно, тем паче солёную. Форма сидела на мне как родная, рассчитывая на долгое совместное проживание.
Девичий кулачок выстукивал на плече барабанную дробь свадебного марша. Или показалось? Ну нет, только не это, я пока не готов надеть семейные цепи. Время не подошло. Плод должен созреть, прежде чем упасть в заботливо подставленную корзину.
– Зачем?.. – на миг между всхлипами прорезался нежный голосок. – Зачем ты согласился? Я скажу отцу, и он сделает так, чтобы ты остался здесь. Ещё не поздно.
Она не знала, что всё уже обговорено и решено, как это и положено у мужчин. Отец Мари – владелец фабрики по выпуску туалетной воды и лосьонов разных мастей – придерживался того же мнения что и я, с той лишь разницей, что выдавать дочку замуж за бедного, хотя и из старинного рода, парня, не собирался в принципе. Поэтому в приватной беседе пообещал не препятствовать свадьбе, если я вернусь с Эфиопской кампании в чине не ниже капитана. Мы оба знали, что это невыполнимо, но выбора не было. Помочь могло только чудо либо Мари, которая обязательно постарается вынести папаше мозг к моему возвращению. Второе выглядело куда более привлекательным.
Утренний ветер яростно рвал хмурые тучи, приглашая солнце на дневной подиум, красавица не спешила: кому надо, подождет. Шумная пёстрая толпа празднично гомонила, провожая сынов империи приобщать варваров к цивилизации. Ненасытное чрево парохода жадно всасывало шеренги солдат, оружие, боеприпасы и провиант, из репродукторов лилась речь Дуче вперемежку с бравурной музыкой. Бенито из кожи лез, обещая абиссинцам все блага европейской демократии, не забыл и о былом величии Римской империи. Он так и не понял, что реку времени вспять не повернуть, нет смысла склеивать разбитую вазу, если можно сделать другую.
Пьянящие улыбки девушек, тревожные взгляды матерей и завистливые – мальчишек, хоть как-то разнообразили серые краски обычного портового дня. Тонкий, еле ощутимый аромат мирабилиса поднимался от волос Мари, закручивался в струйки желаний, щекотал ноздри, укладываясь в памяти прослойками узнавания.
Мои братья истекали чёрной завистью, удивляясь как Мари, цветок достойный украшения любого мужчины, досталась такому бездельнику как я. Они не знали, что когда придёт их черёд впрячься в телегу под названием: «Семейные радости и бытовые оплеухи», выползти подышать воздухом свободы в ближайшей остерии будет верхом счастья, а пара глотков доброго вина утопит хотя бы ненадолго тревожные мысли. По крайней мере, я представлял себе именно такую картину.
– Пора! – легонько отстраняю любимую девушку, целую заплаканные васильковые глаза, ласково прижимаюсь губами к изящному розовому ушку, – Я напишу тебе сразу, как только прибудем в Эритрею.
Пирс с шумящей толпой, криками, визгами и музыкой всё дальше и дальше отдалялся от меня по мере того как пароход набирал ход, ложась на курс в неведомый край, где туземцы не очень=то и ждали нас, а радости испытывали ещё меньше. Таких как я, прилипшего к поручню, было немало, и никто не разговаривал, прощались молча Взгляд мой снова и снова цеплялся за красное пятно – блузку Мари – пока оно не превратилось в точку. Щемящая пустота и горечь на миг ввергли меня в тоску.
Может, зря я согласился на эту авантюру?
Мой дед совсем ещё юнцом принимал участие в Первой Эфиопской, в провинции Тигре, где впервые увидел врага в лицо. Чудом остался жив. По его рассказам абиссинцы смелые, искусные войны и будь у них современное оружие, Италия проиграла бы первое же крупное сражение. После окончания кампании дед вернулся другим человеком, те события сильно изменили его. Не сказать, чтобы он возненавидел власть имущих, но весьма пренебрежительно стал отзываться о тех, кто находился у руля страны..