20 декабря 1937 года
Послушай, как все было. Стоит углубиться на три мили в лес у подножия Арнотт-Риджа, и тебя обволакивает плотная, вязкая тишина. Щебета птиц на рассвете здесь не слышно даже в середине лета, а тем более сейчас, когда холодный воздух настолько пропитался влагой, что даже листья, отважно свисающие с ветвей, словно окаменели. Среди дубов и орешника все замерло в неподвижности: дикие животные ушли глубоко под землю, мягкие шкурки переплелись в узких кавернах дуплистых дубов. Снег был таким глубоким, что мул проваливался по колено, а потому то и дело покачивался и, подозрительно фыркая, пытался нащупать в этой бесконечной белизне шаткие камни и коварные ямы. И лишь прозрачные воды узкого ручейка уверенно направлялись, журча и булькая, по каменистому ложу в невидимый постороннему глазу конечный пункт.
Марджери О’Хара пробует пошевелить онемевшими пальцами ног в сапогах и невольно морщится, представив, как будет больно, когда ноги согреются. В такую погоду, даже надев три пары шерстяных чулок, ты все равно чувствуешь себя так, будто идешь босиком. Руками в толстых мужских перчатках Марджери стряхивает кристаллики льда с густой шерсти мула.
– Сегодня получишь дополнительную порцию еды, малыш Чарли, – говорит Марджери, глядя, как мул прядает большими ушами; чуть переместившись в седле, Марджери поправляет переметные сумки, чтобы сбалансировать груз, перед тем как спускаться к ручью. – Будет тебе на ужин горячая патока. А может, я и сама ее отведаю.
Еще четыре мили, думает Марджери, жалея, что плохо позавтракала. Мимо Индейского утеса, вверх по тропе между соснами, а там останется два раза крикнуть – и ей навстречу выйдет старушка Нэнси, распевая, как всегда, церковные гимны и размахивая руками, точно ребенок. Ее чистый сильный голос эхом разнесется по лесу.
– Незачем топать пешком целых пять миль, чтобы меня встречать, – каждые две недели повторяет ей Марджери. – Ведь это наша работа. Вот почему мы и едем верхом на лошади.
– Ой, вы, девочки, и так очень много для нас делаете.
Но Марджери прекрасно знает настоящую причину. Так же как и ее сестра, прикованная к постели в крохотной бревенчатой хижине в Ред-Лике, Нэнси не могла позволить себе прозевать очередной транш новых историй. Эта шестидесятичетырехлетняя женщина, с тремя уцелевшими зубами во рту, была большой поклонницей красивых ковбоев.
– От этого Мака Макгуайра мое сердце трепещет, как выстиранная простыня на веревке. – Нэнси хлопает в ладоши и возводит глаза к небесам. – Арчер его так описывает, что кажется, будто он вот-вот сойдет со страниц книги и закинет меня к себе на седло. – Нэнси заговорщицки наклоняется к Марджери. – А может, мне просто хочется поездить верхом. Мой муж говаривал, в молодости посадка у меня была что надо!
– Не сомневаюсь, Нэнси, – каждый раз отвечает Марджери, и Нэнси разражается смехом и хлопает себя по ляжкам так, словно говорит это впервые.
Неожиданно раздается треск сухой ветки, отчего Чарли навострил уши. Уши такие большие, что мул наверняка способен услышать шум даже на дороге в Луисвилл.
– Сюда, мальчик. – Марджери отводит мула подальше от каменистого уступа. – Через минуту мы услышим ее голос.
– Куда путь держишь?
Марджери резко поворачивает голову.
Он слегка пошатывается, но взгляд твердый и прямой. Ружье опущено, но он, как последний дурак, держит руку на спусковом крючке.
– Ну что, Марджери, может, теперь посмотришь на меня, а?
У Марджери путаются мысли, но она говорит твердым голосом:
