© Бута Е., 2017
© ООО «ТД Алгоритм», 2017
* * *
Тюрьма Хантсвилль. Штат Техас
Камера. Мотор. Поехали!
Оператор: А что снимать-то?
Режиссер: Издеваешься?
Оператор: Я же не спросил «кого», я спросил «что». Он смотрит в одну точку и ничего не делает.
Режиссер: Смертная казнь через несколько часов, что он, по-твоему, должен делать?
Оператор: Да ладно, это же Микки, выкрутится.
Режиссер: Не в этот раз.
Оператор: Все равно попытайся заставить его рассказать свою историю.
Режиссер: Легко сказать… Микки? Это твой последний шанс рассказать о Верене…
Микки
…Она ворвалась в мою жизнь три года назад. Натолкнулась на меня и сделала шаг назад. Я посторонился, давая ей возможность пройти.
Эта история началась с того шага. Все эти ограбления банков, безумные видеоролики, стрельба в аэропортах – все это было намного позже.
Сейчас вокруг меня серые липкие стены и стул. Вокруг него провода. Ядовитый химический свет постепенно убивает мои глаза. Я здесь уже неделю. Семь дней и столько же ночей подряд я обдумывал то, что я должен буду сказать. Ну, знаете, перед электрическим стулом. Или смертельной инъекцией. Я как-то не уточнял. Не вижу смысла.
Вообще говоря, это странно. Процедура будет закрытой. Почему-то публичные казни вышли из моды. То есть спрос на них все так же высок, но правительство почему-то предпочитает держать народ в голодном напряжении. Смерть в прямом эфире будет иметь слишком высокие рейтинги. Страшно даже подумать про количество просмотров в интернете. Они сочли, что с меня хватит.
Так вот все будет происходить в пустой комнате. Передо мной обязательно будет глухое плексигласовое стекло, за которым будет стоять пара следователей. Они будут моими слушателями. Им я и скажу свои последние слова. Фишка в том, что они ни черта не рубят по-немецки, а по-английски я говорить не буду. Мое последнее слово никто не поймет. Это странно, правда? В этой речи не будет фразы «я признаю свою вину». Я виноват только в том, что еще жив, а она – нет. Ничего. Это скоро исправят.
1. Автобус Барселона – Берлин
Три года назад
Верена
– Вы куда-то едете или просто едете? – Мы не поняли вопроса, а это был чертовски хороший вопрос…
Это откуда-то из Керуака, которого я включила вместо музыки. Приблизительно 46-я минута. Мне повезло, еду на самом первом сидении и имею возможность смотреть в гигантское лобовое стекло водителя. В путешествиях ведь главное не конечный пункт следования, а вот это лобовое стекло, дорога и наушники.
Керуак, Кизи, Вулф, Томпсон, Лири[1]… Все эти сумасшедшие писали не про меня. Они умели жить по-настоящему. Всегда восхищалась людьми, которые умеют жить так, что дрожат стены. Успокаивает только юриспруденция, которую я изучаю в колледже. Из ее истории я точно знаю, что обычно такие люди заканчивают либо в психиатрической больнице, либо в тюрьме. Так что, наверное, мне нужно радоваться тому, что у меня есть колледж, жених Анкель и чертова юриспруденция. То есть были.
Автобус разгоняется километров до ста в час, не меньше. В наушниках заканчивается запись. От этой воцарившейся тишины, прерываемой лишь утробным гулом мотора, становится холодно и страшно. Почему-то мне всегда нужен какой-нибудь шум. Когда нет музыки, книги или кино, начинаю отвлекаться на мысли, а я от них вздрагиваю.
Все лобовое стекло водителя занимает идеально ровное полотно дороги с ярко-белой полосой разметки. На приборной панели есть только одно украшение. Статуэтка Ганеши, буддистского бога удачи, кажется. Точно помню, что этого слоненка, сидящего в позе лотоса, зовут Ганеша, но кто он и за что отвечает, не знаю. Скорее всего, ответственен за удачу, иначе какой смысл ставить его на приборную панель? Статуэтка тяжелая, выкрашенная под бронзу. Глаза этого слоника хитро прищурены. Интересно, кто из водителей увлекается буддизмом? Парень со змеями на руке или его напарник, худой и с блуждающим взглядом? Таких, как этот напарник, играл Джилленхолл в начале своей карьеры.
