Лиха беда – начать с начала,
Но не составит мне труда
Содрать из сказочных анналов
Два слова, тасканных немало.
Итак, начнём. Жила-была…
Жила-была в деревне русской,
На благодатной стороне,
Уже не помню точно где,
Семья Ильи. Жила негусто.
С утра до позднего заката
Отец и мать, впряжась в соху,
Тихонечко ругаясь матом,
Кляли проклятую судьбу.
Их сын, Илья, мужик в расцвете,
Днём из избы не выходил,
И в окружении кадил,
Сидел, как пень, на табурете.
Бедою сердце донимал:
Уж тридцать лет хуй не вставал…
Собою ладен, крепок силой,
С тоской глядел порой в окно
Как бегает со смехом мимо,
Виляя ляжками игриво,
Стадами местное блядво.
В который раз по ним вздыхал
И член рукой без толку мял.
Куда там выйти на гулянье!
Да и не звал его никто.
Когда не долбит долото,
Кому он нужен на свиданье!
С трудом снося такой позор,
Он лишь у окон вёл дозор.
А вечером, хлебнувши браги,
Набравшись, наконец, отваги,
Тайком он крался со двора
И где-то шастал до утра.
Скажу тебе, читатель, прямо:
Прокравшись тихо в ближний лес,
Великовозрастный балбес
В кустах сидел и ждал упрямо,
Когда ж кого-то из подруг
Сюда потрахать приведут.
И жадно, чуть дыша, смотрел,
Как совершался беспредел.
Потом не спал, вздыхал на лавке,
В который раз рукою в плавки
Залазил… Член лежал спокойно,
Размеры соблюдя достойно.
И, потерявши интерес,
На жизни он поставил крест.
На том бы кончился рассказ,
И мы расстались бы сейчас.
Но, видно, есть на свете Бог,
И случай вдруг Илье помог.
Однажды хмуро, как всегда,
Сидел Илюша у окна,
Весь погружён в свои печали…
Тут в дверь тихонько постучали.
Илья открыл – и обомлел.
Вот он, мечтаний всех предел!
В избу вошла краса-девица,
И, попросив попить водицы,
Устало стёрла пот с чела,
И у порога замерла.
Илья дрожащею рукою
Ей ковшик подаёт с водою,
А сам глазами девку жрёт,
И мысли чёрные ведёт.
И так и сяк её поставит,
То к косяку дверей приставит,
То в лавку головой упрёт,
То хуй ей за щеку суёт.
И понял вдруг Илья-мудрец,
Что в бабу втюрился вконец.
«Кто ты, красавица, откуда?
Русоволоса, полногруда… —
С тоской подумалось Илье. —
Эх, засандалить бы тебе!»
Но, вспомнив про свою беду,
Он опустил глаза долу,
Вздохнул и снова загрустил.
Девица же, воды попив,
Румянцем сразу залилась,
Повеселев, подобралась,
И улыбнулась так игриво,
Так ослепительно красиво,
Что наш Илья решил себе
Закончить жизнь свою в петле.
Но тут не грех остановиться,
И хоть немного объясниться,
Чтоб ты, читатель, не подумал,
Что я Илью сгубить удумал.
Была девица та колдуньей,
Жила одна в глухом лесу.
Чтоб сохранить свою красу,
Купалась тайно в полнолунье
В укромном месте на пруду,
И берегла свою пизду.
Жизнь в одиночестве скучна!
И вскоре поняла она,
Чего ей так недоставало.
Но, подвернув кому попало,
Простить бы не смогла себе.
И тут узнала об Илье.
Подробно справки навела,
Досье тихонько собрала,
Илью по папкам разложила,
Над ними колдовала ночь,
И утром всё-таки решила,
Что можно им двоим помочь.
Ему – поднять упавший хрен,
Чтоб не висел ниже колен,
А ей – познать мужскую страсть
И в бездну удовольствий пасть.
И с тем отправилась в село,
Куда нас с вами занесло.
Ну что ж, продолжим наш рассказ.
Как там дела идут у нас?
Застыл как вкопанный Илья,
Не соображая ни хуя.
– Чего, Илюша, нос повесил?
Чего, милок, ты так невесел? —
Пропела ласково ему.
– Уж не садишься ли в тюрьму?
– Тюрьма – хуйня! – он ей ответил.
– Беда похуже у меня.
Тут, блядь, такое, что на свете
Несчастней всех, наверно, я…
– Ну, полно! Знаю твое горе.
И помогу тебе я вскоре.
И ковшик, что стоял у лавки,
Опять наполнила водой.
Из декольте достав две травки
И закрепив их на булавке,
Варить поставила настой.
Дрожали оба в ожиданье.
Илья – не веря в жизни фарт,
А баба – чувствуя азарт,
Шептала тихо заклинанья…
– Ну вот, Илья, питьё готово!
