Демонология Сангомара. Искра войны

Твой враг – незрим и неизвестен,

И лик его мерещится повсюду.

В твоих глазах любой бесчестен,

А веры нету ни отцу, ни другу.

Неверие – недуг души твоей,

Который травит тебя ядом!

Так знай, что нет на свете врага злей,

Чем собственной души разлады.

Элегиар.

2151 год, зима.

Юлиан стоял у окна башни под небесами и наблюдал улочки Золотого города, раскинувшегося внизу, расхаживающий караул, вычищенные мостовые и черные платаны. Платаны эти, окаймляющие Аллею Праотцов, спали сейчас скрюченные и голые, ибо царствовала унылая зима; а зима на юге была серая, грязная и теплая по меркам северян.

Сзади послышался топот. Как и другие рабы, Юлиан обернулся и увидел внушительную свиту, впереди которой шел брат короля Фитиль. У его шеи терся белой шерсткой о парчовый воротник чертенок-альбинос. Он пищал, корчил всем рожицы и время от времени перебегал с одного плеча хозяина на другое, цепляясь коготками за дорогие ткани наряда.

Меж тем Фитиль, этот тоненький, как тросточка, юноша семнадцати лет, брел нетвердой походкой и слушал рассказ какого-то придворного щеголя. Тот вертелся перед ним, цокал высокими каблуками, которые только-только вошли в моду, и всячески старался удержать рассеянное внимание брата короля на себе.

И Фитиль делал вид, что слушает. Он кивал, отчего его подбородок крючком – черта всех Молиусов – смешно дергался, и переключался то на свиту, то на нахохлившихся птиц за окном.

– А соколов-то моих покормили? – ни с того ни с сего вдруг прервал речь щеголя Фитиль.

– Конечно, почтенный, – закивала вся свита.

– И всполохов?

– И всполохов!

– Хорошо, просто замечательно… Так что ты там говорил, Рит?

Когда свита во главе с братом короля подошла к рабам, те уже стояли с согнутыми спинами в глубочайшем поклоне и не смели даже поднять глаз. Юлиан был тут же, также склонившись. Мимо них прошел Фитиль, который снова рассеянно стал слушать придворного, но впрочем, мыслями он, похоже, был где-то в соколином дворе, подле клети со своими птицами. Вскоре брат короля пропал за поворотом вместе со свитой юных прихлебателей.

Когда Юлиан выпрямился, он поймал на себе взгляд невольников, моющих полы, заправил обод ошейника под ленты и пошел дальше. По коридору прямо, затем поворот направо – и вот уже плитка укрылась бордовой ковровой дорожкой. Близился переход к Коронному дому, где обитали королевская семья и консулы. Крытую галерею патрулировали наги, и вход туда был запрещен для всех, кроме особых слуг и доверенных лиц, но путь вел вампира мимо перехода – к архиву.

Под настороженными из-под капеллин взглядами нагов Юлиан завернул в коридорчик, тускло освещенный сильфовскими фонарями и устланный ветхим красным ковром, в который за десятки лет вбились пыль и грязь. Должна быть третья дверь, подумал про себя он, и остановился в нужном месте. Затем вслушался. Внутри комнаты стоял шелест перьев и бумаг, а из-под двери пробивался пыльный, тяжелый запах ссохшихся от времени пергаментов. Архив.

Юлиан вошел без стука, как и договаривался. В кресле, подогнув под себя лапы, сидел дряхлый ворон с лохматыми бровями. Вскинув голову с большим и огрубевшим, не таким блестящим, как у молодняка, клювом, он кивнул. Перед ним лежали развернутые трубчатые свитки и журналы: старые и потрепанные.

– Да осветит солнце ваш путь, Кролдус. Вы отыскали нужную мне информацию?

После взаимных приветствий Юлиан запустил руку под пелерину и склонился над Кролдусом, каладрием из архива. Звенящий кошелек лег на пыльный стол, который приютился между шкафов с инвентаризационными журналами, полугодовыми отчетами и корреспонденцией. Пыль снова взлетела в воздух, и Юлиан с трудом сдержался, чтобы не чихнуть.