Впервые одержимого Максимилиан увидел в раннем детстве, когда с семьей гостил в Тароне у родственников по материнской линии.
В ту пору небеса еще бывали светлыми, и порой даже удавалось разглядеть мутное пятно плывущего за серой пеленой солнца. В один из таких дней они с сестрами играли в небольшом саду тетушкиного дома, не обращая внимания на привычные охи и причитания тучной сиделки Класы, предостерегающей детей от всех мыслимых и немыслимых опасностей. Ближе к полудню погода испортилась, холодный ветер принес тяжелые багровые тучи и прежде, чем начался дождь, детей загнали в дом.
Пока все рассаживались в гостиной, а хромой слуга Хёрк раздувал тлеющий камин, Максимилиан взбежал по крутой лестнице в небольшую башенку флигеля, с ногами залез на широкий каменный подоконник, и со вздохом сожаления уставился на темнеющую кучу земли в саду, из которой торчала деревянная голова забытого во время игры «легионера».
По другую сторону высокой чугунной ограды раскинулась площадь с уходящей в сторону улицей. Еще недавно из флигеля открывался вид на городской фонтан, и на караул у башни Тригмагистрата – стражников в красно-полосатых камзолах с блестящими алебардами. Но сейчас между бежевыми фасадами старого города будто растянули аляповатое лоскутное одеяло, закрывающее и фонтан, и стражников – город заполонили палатки и кибитки беженцев с севера, где, со слов дядюшки Юлиуса, «тьма поглощала землю и твари пожирали нечестивых».
Максимилиану строго-настрого запрещали приближаться к шелестящему, галдящему, исходящему запахами и вонью разноцветному поселению. Родители не утруждали себя разъяснениями, а старший брат Роланд со знанием дела рассказывал, что беженцы притащили за собой чуму, что они крадут детей и обменивают их на еду и одежду. Сказал, что среди них много «одержимых».
Максимилиан сидел на подоконнике и смотрел, как жители палаточного городка готовятся к непогоде, как торопливо прячут под трепыхающимися пологами нехитрый скарб. Эти люди были под стать своим жилищам – разношерстно одетые, в разных личинах, но как один взъерошенные и пыльные.
Его внимание привлек худой мальчик, почти ровесник, вышедший из-за ближайшей телеги. Мальчика был одет в некогда парадный, а теперь потертый и блеклый костюмчик с двумя рядами пуговиц по бортам и дутыми буфами на плечах, на ногах поблескивали треугольными пряжками ладные кожаные ботиночки. И маска на мальчике была самая простая, из серо-зеленой коры «кошачьего дерева», что раздавали монахи возле Собора Единого Света.
Мальчик пересек улицу и вплотную подошел к ограде, прижавшись телом к решетке. Смотрел он туда же, куда до этого и Максимилиан – на забытую игрушку «легиона». Потоптавшись немного, без труда протиснулся между чугунными прутьями и, вытянув тонкую рук, попытался дотянуться до солдатика.
Максимилиан возмущенно вскочил на подоконник, забарабанил кулаком по тяжелой раме, привлекая внимание воришки.
И не сразу заметил, как в темноте между домами заворочалась кривая фигура, казавшаяся до этого частью каменной кладки. И лишь когда она вышла из тени, подергиваясь, словно марионетка пьяного кукольника, Максимилиан застыл, не в силах оторвать взгляда.
То был молодой мужчина с колтуном торчащих во все стороны русых волос и без личины, поэтому на бледном лице четко выделялись кривой овал перекошенного рта и влажные бельма закатившихся глаз. Его простой походный костюм был перепачкан землей, словно его хозяину пришло выкарабкиваться из глубокой ямы, а перевязь меча съехала так низко, что пустые ножны тащились за мужчиной по земле.
На город упали первые капли «кровяного» дождя, и мальчик, почти доставший солдатика, торопливо набросил на голову капюшон. Он не видел появившуюся позади фигуру, был слишком занят предвкушением скорого обладания.
