Жара.
Раскаленный воздух дрожит над выгоревшим пористым шифером крыш, над размягчившимся асфальтом прямых пустынных улиц. В жарком мареве колышутся бледно-желтые стены сейсмостойких домов, редкие колючие деревья, заросли телеантенн над домами. Улицы пусты, город словно бы заброшен.
Вот на панель выбежал из пыльного палисадника еж, большой, ушастый. Повел носом, поджался я кинулся прочь, оставляя на асфальте цепочку вдавленных птичьих следов.
И тихо. Только подвывают – почти мелодично – торчащие из окон мелкоребристые ящики кондиционеров, истекающие струйками водяного конденсата.
Жара.
Дмитрий Алексеевич Малянов, полнеющий мужчина лет тридцати с небольшим, сидел в одних трусах за столом и довольно бойко перепечатывал на машинке свою статью. В комнате стоял желтоватый от задернутых штор сумрак, было жарко, душно и накурено. Волосатый торс Малянова и небритая его физиономия покрыты крупными каплями пота. На столе дымилась последним окурком набитая до отказа пепельница, горой лежали справочники, свернутые в трубку чертежи и графики, папки с бумагами, картотечные ящики.
Впрочем, Малянов чувствовал себя отлично. Он тарахтел клавишами, вслух зачитывал избранные абзацы, время от времени затягивался окурком и что-нибудь поправлял в рукописи. Он работал и был доволен своей работой. Жары и духоты он не замечал.
– Из уравнения четырнадцать, – диктовал он сам себе, – к системы неравенств семь легко видеть… легко видеть…
Очевидно, видеть было не легко, потому что Малянов прекратил печатать текст, взял листок черновика и глубоко над ним задумался.
Грянул телефон.
– Легко видеть! – сказал Малянов телефонному аппарату.
Телефон гремел. Малянов взял трубку.
– Это база? – осведомился квакающий телефонный голос.
Малянов высоко задрал брови и вытянул толстые губы дудкой.
– А вам какую именно? – вкрадчиво поинтересовался он. – У нас здесь, знаете ли, военно-воздушная. Интересует?
– Чего? – квакнул голос недоуменно. – Это ты, что ли, Печкин?
– Какой я Печкин? Я Спичкин! – провозгласил Малянов и повесил трубку.
– Легко видеть… – снова пробормотал он, глядя в листок.
Телефон зазвонил опять.
– Спасу нет от вас, – сказал Малянов аппарату, вылез из-за стола и, подсмыкнув трусы, прошел на кухню. Там он опустился на корточки перед холодильником и отворил дверцу. В холодильнике было пусто, если не считать мятой алюминиевой кастрюли да крошечного кусочка сала, устроившегося на зимовку в морозильнике среди сугробов инея.
Телефон все звонил.
Малянов захлопнул дверцу холодильника и все тем же манером вернулся к письменному столу. Действовал он совершенно механически – глаза его были обращены вовнутрь, губы шевелились.
Он взял трубку.
– Да?
– Это комиссионный? – спросил другой голос, скорее даже приятный.
– Да, это комиссионный, – проговорил Малянов без всякого выражения.
– Скажите, пожалуйста, моя вещь продана?
– Да, ваша вещь продана.
– Можно получить деньги?
– Можно. Можно получить.
– Огромное спасибо! Сейчас приеду!
– Приезжайте-приезжайте… – пробормотал Малянов, кладя трубку. Он покопался в хаосе на столе, развернул черновой график на миллиметровке и погрузился в лето.
– Ничего себе – легко видеть! – произнес он с горечью.
Снова зазвонил телефон.
– Пошел к черту! – сказал ему Малянов. – К дьяволу тебя. К свиньям. К собачьим. К свинячьим… – мысли его были далеко.
Телефон замолк ненадолго, потом зазвонил опять. Малянов снял трубку.
– Алло.
– Димка? Это Захаров говорит. Ну как ты там? Нетленку лепишь?
– Нетленку, нетленку… Чего тебе надобно, Захаров?
– А что так неприветливо?
– Слушай, отец. Я специально отпуск взял. За свой счет. Чтобы поработать как следует. В приятном далеке. Так ведь нет же!..
– Ну извини. Я хотел узнать, ключ от восемнадцатой не у тебя?
