В этой деревне почитай никого не осталось. Только три человека и было: старая бабка, её глупая, недалёкая внучка и Санёк – местный пьяница.
В деревне раньше было много крестьян. При царе неплохо жили, потом появилась советская власть, “освободила” крестьян, забрав паспорта, а потом те остатки, которых не добили войны, революции и геноцид, окончательно канули в лету. Последние спились, те, кто хоть что-то мог, с трудом, но выбрались в города. Потом появились дачники. Это были те диссидентствующие дети крупных (и не очень, но льнувшие к первым) партийцев. Так как родители занимали большие посты, дети могли позволить себе быть “не такими, как все“. Они слушали бардовские песни, носили особого рода, особым образом неряшливые тряпки и пели прокуренными, нестройными голосами под одинаковые, независимые от нот, дурные аккорды расстроенных гитар. Они засыпали прямо в садах и старых непротопленных, неубранных, пыльных домах, занимались сексом в крапиве и ели падавшие на землю яблоки. Они нарочно делали всё не по правилам, потому что могли эти правила игнорировать – папа и мама всегда спасут. Но потом и эти вечные студенты ушли. Россию потрясла очередная революция, дети оказались у разбитого родительского корыта, их партийные отцы и матери отошли от власти, и кто как доживали последние годы.
В той деревне остались последние люди. Всего трое… Старуха Александра, которую звали “Иванна”, хотя её отчество было “Владленовна”, а фамилия – Егорова, ещё её была внучка – Валентина, девица с отставанием в развитии, – последнее напоминание от сбежавшей дочери с недеревенским именем Диана. Дочь убежала в город, там одно время работала проституткой, родила Валю, сбросила матери (и то не сама) и убежала в другой город – побольше, чтобы там замести следы и выйти замуж. Там она, говорили, от мужа завела двоих детей. Но у матери больше она не появлялась. И, наконец, был пьяница Санёк. Саня был наполовину чуваш (это по маме, – и этой половиной он, если не гордился, то любил её), а ещё одна половина его крови была мутного происхождения… Иногда он говорил, что отец его бурят или русский, украинец, белорус, татарин, а один раз Сашка даже заявил, что папка его – турок. Правда, это случилось после просмотра очередного популярного семейного шоу из разряда “говорим и показываем исключительно правду”. На самом деле, отец бросил сына с, как сейчас говорят, гражданской женой ещё до рождения ребёнка. Потом он появился в жизни маленького Сашеньки только, когда последнему исполнилось одиннадцать лет. Саня помнил папу смутно. Это был какой-то смурной мужик, который ворвался в их с матерью размеренную жизнь словно зловонный порыв. Уже взрослый Сашка-алкоголик помнил, как в кухне раздавался хриплый голос этого чужого для него мужика, и плачущий, словно чаячий голос матери. Она оправдывалась перед человеком, который бросил её. Мужчина рычал и настаивал. Полный разговор Саня не помнил, но главное было то, что его недоотец рассказал сказку, что пропадал все эти годы, прячась от врагов. А сейчас ему нужны деньги, чтобы всех спасти и победить… Деньги отец в итоге получил и исчез уже навсегда.
Впрочем, от груши не родятся яблоки, от пальмы картошка, а от клубники ананасы… В общем, Саня не сильно далеко ушёл от отца, он вроде бы и пытался (хотя не особо), но в итоге, говоря: “Жизнь такая”, эту самую свою жизнь Саня пропил. Да и человек из него вышел нехороший. Баб у него было немного, но ни одна из них от Сани ничего хорошего не видела: ни ласки, ни оргазма, зато доставались побои и унижения… Но шло время и, наконец, в деревне не осталось ни одной завалящей бабы, кроме двух совершенно негодных: бабульки Иванны и её шибко странной внучки.
