Гнездо ветров
Ужасающий вопль сразил его словно гром среди ясного неба. Находясь в прострации, опершись на холодную стерильную стену, он не мог понять, что происходит. Вся эта окружающая его чистота вперемешку с ярко-голубым светом светодиодной лампы заставляла глаза слезиться, от чего мужчина еще больше терял ориентацию.
Помещение размерами пятнадцать на пятнадцать метров, лишенное каких-либо окон и мебели, с приятно-теплыми полами, позволяющими спокойно спать на них, с одной сплошной лампой, представляющей из себя потолок, и абсолютно гладкими стенами, служило ему домом на протяжении месяца.
Иногда его отсюда забирали, предварительно накачивая камеру парализующим газом через маленькие открывающиеся отверстия в стенах у самого потолка. На тот момент память покидала его. Однако многое он и хотел забыть, он слишком хорошо все помнил: свое имя, прошлое, свои деяния! А ему хотелось, чтобы в его мозгу зафиксировался лишь один образ: номерной браслет с левого запястья ‑ сто одиннадцать. Остальное стоило забыть!
Одиночество нарушали лишь единственные, хоть сколько-то выступающие участки в комнате – черные выпуклые видеокамеры в каждом углу помещения, и она! У выхода из камеры на черную раздвижную механическую дверь облокотилась девушка. Ее разноцветные глаза: правый ‑ малахитовый, левый – фиалковый, вызывали терзающие душу сто одиннадцатого воспоминания, что он стремился забыть. Мужчина всегда старался отводить взгляд от ее глаз и всячески избегать диалога с девушкой, но лишь огненного цвета ее рыжих волос хватало для возвращения мучительных воспоминаний из прошлого.
Спокойствие наступало лишь во время наркотического сна, но даже тогда во время грез один-единственный эпизод прошлого настигал его: мелодия и слова, тихо журчащие, словно ручей; звучали громогласными ударами барабанов, терзая сознание на части. И сто одиннадцатый был готов повторять этот мотив вновь и вновь.
Но, видимо, этот крик задел не только его, но также повредил электропроводку. Дверь открылась, и девушка, потеряв опору, выпала из тюрьмы. Мужчина хотел уже последовать за ней, но за раскрытием дверей сразу же сработала система сдерживания… и утилизации.
‑ Объект сто одиннадцать, сто двенадцать, ‑ раздался хладнокровный механический голос компьютера из динамиков. ‑ Нарушены условия содержания. Разрешена утилизация.
Пол разверзся под мужчиной, как жвала гигантской миноги, и кристально чистые стены поглотили его. Сто одиннадцатый постарался ухватиться хоть за что-нибудь, но руки соскользнули! Абсолютно гладкая конструкция стен не позволяла никак удержаться. Создавалось ощущение, что их поверхность специально дополнительно смазали маслом, дабы утилизирующийся материал не смог застрять в шахте. Наполненный ужасом взгляд разноцветных глаз сто двенадцатой исчез из взора сто одиннадцатого.
Мужчина кубарем покатился вниз, периодически проверяя затылком крепость своего черепа и прочность трубы. Каждый его удар о внутреннюю поверхность утилизатора отдавался глухим басом на протяжении всей «кишки», через которую ему предстояло пролететь.
Через несколько секунд падения свет от светодиодной лампы уже не мог освещать дальнейшую глубину шахты, и окружающее пространство стало абсолютно черным, иногда разукрашиваемое лишь искрами из глаз от каждого удара головой. Но, наконец, раздался последний размашистый удар, и все тело плашмя упало на тягучую жидкость, и мерзкая на вкус жижа устремилась в рот сто одиннадцатого.
Наверное, он так бы и остался плавать в нежелании найти в себе сил для того, чтобы перевернуться на спину, если бы не всплывшее со дна нечто, по всей видимости, потревоженное падением сто одиннадцатого. Оно послужило воздушным матрасом для мужчины, подтолкнув его, и сто одиннадцатый смог машинально приложить достаточно усилий, чтобы перевернуться на спину.
