.– Я есть хочу, мам….
– Нечего есть, отстань! Иди отсюда. Иди, кому говорю! Не
мешай!
Вспомнила утреннюю сцену на общей кухне моей коммунальной
квартиры и стиснула зубы.
Почему бог дает таким как она детей? Для чего? Алкоголичка, для
которой стакан и новый мужик дороже собственного ребенка. Опеки на
нее нет!
Вот эти слова "хочу есть" так и крутились в голове, выжигая в
душе словно лужицей кислоты шипящую дыру.
Мне было так жаль соседскую девчонку… Перед уходом я отдала ей
свой бутерброд, единственное, что осталось из съестного в моем
кособоком холодильнике "Сибирь". Вернее, как в моем – холодильнике,
который остался мне "по наследству" вместе с покрытой плесенью
каморкой в коммуналке самого убогого района города.
А ведь когда-то у меня было все: большая квартира, собственная
просторная комната, уроки фортепиано, танцы, куча игрушек и…
родители. Хоть после трагедии прошло целых десять лет, все равно
стало больно от нахлынувших воспоминаний о светлом и таком
беззаботном прошлом. Именно они согревали ночами в казенных стенах
детского дома, куда меня определили сразу после похорон.
Единственная тетка, сетуя на плохое здоровье, не смогла оформить
надо мной опеку, но тем не менее ей хватило сил и энергии обманным
путем продать нашу квартиру. Чтобы купить в родной деревне дом
своему сыну, а мне с барского плеча приобрела вот эту вонючую
конуру. "Чтобы было куда пойти после выпуска из детского дома, от
государства ведь не дождешься".
Да не пошла бы она сама!
Я согнула в кулаке одноразовую ложку, что кладут в бумажные
стаканы кофе, и зло швырнула пластмасску на стол. Ненавижу! А
впрочем, пусть подавятся. И она, и ее сынок.
В торговом центре сегодня было как никогда многолюдно: не за
горами Новый год, люди, словно стайка муравьев, толпились в
примерочных бутиков, продуктовых и магазинах элитного парфюма,
выбирая подарки себе и своим близким. Обычная жизнь обычных людей,
но для меня далекая, словно неизведанная галактика. Планов на новый
год у меня никаких не было, как и денег. Абсолютный ноль.
Единственная работа, куда меня взяли без образования и опыта –
промоутер, но вчера меня оттуда благополучно поперли, не выплатив
гонорар. Деньги, на которые я так рассчитывала. Копейки, да, но они
помогли бы мне не протянуть ноги. А теперь сушите весла,
господа.
Я всей душой ненавидела детский дом, и так как попала я туда
достаточно поздно и будучи из хорошей сытой семьи, "сокамерники"
устроили мне теплый прием. И шрам под ключицей – вечная метка моих
"счастливых" лет жизни в Яме – так прозвали эту обитель зла
воспитанники. Шакалы и те убежали бы поджав хвосты словно безродные
дворняжки, попадись им на пути кто-то из выпускников нашей
альма-матер.
Но был во всем этом ужасе один существенный плюс –
пуленепробиваемая закалка. Ничто на свете не заставит меня теперь
прослезиться, все свои слезы я оставила в Яме.
Бей. Беги. Не сдавайся – три всадника моего личного
апокалипсиса. Три кита, на котором зиждется мое существование.
Я должна выжить. И мне очень нужны чертовы деньги, в противном
случае уже завтра я слягу с пневмонией, потому что тряпичные кеды в
минус пятнадцать – ну такое. Третью пневмонию мои бедные легкие
могут не пережить.
Водя пальцем по треснувшему экрану видавшего виды смартфона, я
набила одиннадцатизначный номер и поднесла трубку к уху.
– Здравствуйте, я по поводу работы, – схватила смятую ложку и на
автомате попыталась ее распрямить. – Да, официанткой… Медицинская
карта?... Нет, ее у меня нет, но я точно абсолютно…
В трубке раздались короткие гудки.
– Козел!
По двум другим номерам меня тоже тактично отшили.
Восемнадцать? Детский дом? Одиннадцать классов? Пфф.
Как будто детдомовец не человек! Как будто ему не надо есть три
раза в день и содержать ноги в мало-мальском тепле. Но связываться
с нами – сиротами – никто не хотел. Побаивались.
