В монотонной, режущей уши тишине я сижу на холодном бетонном полу, поджав ноги к груди, чтобы хоть немного согреться. Мои руки исцарапаны, одежда разорвана, а в животе урчит. Я не ела уже несколько дней. Ужасно кружится голова и нет сил ни плакать, ни даже тихо стонать. В этом месте я потеряла счёт времени. Даже не знаю, сколько тут нахожусь. Месяц, два, три… Сложно определить, ведь я даже не вижу солнечный свет. Единственный источник свежего воздуха тут – это маленькое отверстие под потолком, из которого торчит трава. Иногда к нему подбегает собака, начинает лаять и рыть землю. Видимо, чтобы добраться до меня, но за всё время, что я тут нахожусь, ей это так и не удалось.
За стеной слышен какой-то шорох. Я медленно повернулась к источнику шума, преодолевая слабость и головную боль. Ключ в замочной скважине с грохотом прокрутился несколько раз и из-за скрипучей железной двери показалась лысина здоровенного мужика, который выносит моё ведро. Он с безразличием посмотрел на меня и скрылся за дверью вместе с отходами моей жалкой жизнедеятельности. Я осталась сидеть в исходном положении, стараясь производить как можно меньше движений головой, чтобы не блевануть.
В голове всплывают образы, воспоминания о совсем недавнем дне рождения моей подруги, от которой я не захотела ехать домой на автобусе, а села в эту клятую машину к вонючему волосатому мужику. Внутри было ещё трое: молодой парень на переднем сидении и две взрослые женщины сзади, одна из них худая, как тростинка, другая наоборот, женщина-пышка с кудряшками. Она мне напомнила мою первую учительницу в начальных классах. Такие же светлые глаза, румянец на щёчках и маленькие тонкие губы.
Мы ехали вдоль полей по главной трассе, затем свернули на лесополосу. До сих пор жалею, что села к нему. Нас заперли в этом подвале и очень долго морили голодом, не давали даже воды, и били, если мы пытались звать на помощь. Потом нас расселили по отдельным комнатам и спустя некоторое время стали выводить на ринг, сражаться на смерть, чтобы толпа людей с толстыми карманами наслаждалась этим зрелищем.
Мне ещё долго снилась та худощавая женщина. Мой мозг не хотел принимать то, что я сделала, и мне всегда казалось, что она рядом. Я чувствовала её присутствие в своей комнате. Это были ужасные дни и кошмарные ночи, когда я боялась заснуть, чтобы не видеть бесконечно повторяющийся сон, где я голыми руками задушила бедняжку.
Она особо не сопротивлялась. Только плакала и махала руками. Мне очень жаль её, но голодный, жаждущий жить человек, способен на зверство. Её плоть была трофеем для победителя в этой схватке и, что не удивительно, тяжело усваивалась моим организмом. В тот день лысый здоровяк несколько раз выносил ведро, пока мне не стало легче.
– Мотя, тут баба ласты склеила! – послышался грубый голос из-за двери. Я слишком сильно истощена, чтобы хоть краем глаза подсмотреть, что там происходит. Судя по звукам, кто-то тащит по полу нечто тяжёлое. Внезапно моя дверь захлопнулась. Скорее всего, её закрыли, чтобы я не выбежала.
За дверью всё ещё слышны приглушённые шорохи, я смотрю на разрисованную мелом стену. Вообще, это не мел вовсе, а кусочек извёстки. Он откололся от стены, и я решила им порисовать, чтобы хоть как-то скрасить своё заточение здесь. К счастью, меня за это не били, хотя я очень этого боялась.
На серой стене красовались дома с лужайками, всякие зверюшки и просто детсадовская размазня. Я никогда хорошо не рисовала, поэтому все эти рисунки были похожи на мазню шестилетнего ребёнка. Но мне приносило удовольствие сие занятие, так как оно позволяло хоть на мгновение забыть об этом холодном подвале и тех ужасных боях, в которых мне приходилось убивать ни в чём не повинных людей.
