«Во имя вечной славы
пехоты»
Р. Хайнлайн, «Звездные
рейнджеры»
Случился недобор и военком греб всех
– косых, немых, глухих и даже ссущихся…
Вы видели фильм «ДМБ»? Вот как-то
так оно и случалось на самом деле, в чем-то лучше, в чем-то
хуже.
В девяносто восьмом случилось именно
так, брали всех, включая неположенцев и косарей. Половина косивших
на самом деле оказалась больной и дальше их начинали комиссовать.
Но военкоматы спешили выполнить план, продолжая грести всех
подряд.
В мае, получив на руки повестку,
неожиданно сильно заскучал по вольной жизни и невозможности
защитить типа диплом в ПТУ, вернее, в ПУ, в нашей каблухе, где
оказался… сразу по окончании одиннадцатого класса школы. Военком
выделил мне целых пять дней, и утро пятницы обещало стать томным.
Так и вышло, в электричку нас загрузили четверых, по перрону брел
мой старший двоюродный и в сопли пьяный брат, вереща чего-то там
про «бей в хлебало, братан!».
Впереди ждала российская армия с ее
дедовщиной, и хорошего там не наблюдалось. Призывники боялись
служить ничуть не меньше, чем сесть за решетку СИЗО или попасть на
зону. Так и было, точно вам говорю.
Электричка довезла нас до Самары и
ее старого, еще при царе-батюшке, выстроенного вокзала, пережившего
революцию и умершего в девяностые, превратившись в барак, лишь чуть
уступавший по мерзости самому себе в Революцию с Гражданской.
Оттуда, трясясь в неведении и тоске,
нам пришлось еще четыре часа трюхать в старой рижской стальной
колбасе, увозившей кучки свежевыбритых и грустно-пьяных юношей в
Сызрань. А в Сызрани, все знали, находился сборный призывной пункт,
откуда, пройдя через сито особистов с кадровиками, будущие
военнослужащие разъезжались по необъятным просторам
Руси-матушки.
Добираясь от станции пешком, мы
получили самую теплую встречу из всех возможных:
- Вешайтесь, духи! – сплюнул с борта
грузовика сержант, везущий куда-то целую банду явных старослужащих,
смотрящих на нас как на дерьмо.
Сопровождающий майор сделав вид, что
сержанта не существует и это вот все фата-моргана и прочие слуховые
галлюцинации, погнал нас к виднеющимся воротам, выкрашенным зеленым
и краснеющим гордой звездой. Сдал нас этот товарищ настолько
быстро, что даже стало подозрительно. Но оказалось, что зря.
В «ДМБ» бухали все и повсюду, в
Сызрани такого не случилось. Пьянствовать, загасившись и
зашхерившись, тут могли только срочники, принявшие присягу и
оттрубившие хотя бы год, а вкусно и душевно употреблять алкоголь
одобрялось только офицерам. Призывники имели право попробовать
оставить себе хотя бы домашнюю жранину с имевшимися деньгами, все
остальное вдруг стало запрещено. Тем более военнослужащие,
шмонавшие сумки, либо были местными, либо служили не меньше того
самого года и изымали все подозрительное. Отыгралась наша партия
потом, на «купцах», но, как и сказано, это все дальше.
Нас, обалдевших от непонимания всего
творящегося загоняли в клуб, где под гитару пел афганские песни
как-бы инвалид, разводили на фото в берете любого цвета, застегивая
подшитый комок на спине и прогоняя за пару-другую минут с десяток
дураков, расстроенных и желающих порадовать родственников своими
рожами. Потом у нас пытались тиснуть жратву, оперируя терминами
«копченое нельзя, рыбные консервы можно только в томатном соусе,
давай печень трески», нарочито небрежно попинывали баулы, слушая –
не зазвенит ли где чего на предмет проверить ночью.
Когда мне вступило сходить отлить,
то было указано на длинную низкую халабуду, где топталось немалое
стадо таких же, как и я. И плакали, натурально плакали горючими
слезами. Смутные подозрения появились сразу же, ведь не могли
пятьдесят лысых утырков конца девяностых реветь из-за простой
срочной службы.
