Наше
время
Джеймс
Два года. Семьсот тридцать дней. Бесконечное количество часов,
которые отзывались больными воспоминаниями. Минуты, которые неслись
так медленно, что я стал ненавидеть часы. Утра, в которые не
хотелось просыпаться. Ночи, в которые не хотелось засыпать,
чувствуя на себе чужие женские руки, чужое тепло, которое
отзывалось холодом в теле и без эмоциональные разговоры, в которые
не хотелось втягиваться. Вся боль, попытки забыть и начать заново,
годами выработанное бесчувствие и…всё забылось, стоило снова
увидеть её.
Года, как один день. Тысячи томящих болью минут были восполнены
парами секунд, когда я мог просто опять видеть её. Не представляя в
любую свободную минуту, не вспоминая улыбку и смеющийся взгляд, не
видя во сне, а…глядя наяву. Перед собой. Настоящую.
И больше не мучая себя представлениями о том, как пройдёт наша
встреча. Невозможно было предугадать, что волна, казалось, остывших
чувств, - хотя я ни дня ни черта не забывал, - обрушится цунами.
Больше не было необходимости представлять. Всё было
по-настоящему.
Она была слишком красива. Теперь, черты её лица стали взрослее,
взгляд более выразительный, но всё с теми же искрами, как два года
назад… Глаза горели после каждой улыбки, от каждого произнесенного
слова, с неподдельной радостью и счастьем, исходившим изнутри
девчонки. Тяжелые каштановые пряди волос, нежно спадали на плечи,
обрамляя лицо. Воспоминания подкинули очередной кадр из прошлого,
где Эрика, закинув ноги на стену, уложила голову на мою грудь,
громко смеясь и улыбаясь, а шелковистые пряди рассыпались по
подушке, отдавая свежим запахом сакуры. Её запахом.
Я не мог смотреть на сводную, но и взгляда, вопреки чертовому
разуму, отвести не мог. Взрослая, чертовски красивая, с той же
настоящей улыбкой, но уже не для меня. Я должен был сдвинуться с
места, сделать то, зачем пришёл, просто пройти мимо и кинуть
избитое «привет». Только стоило мне снова настроить себя на
поведение морального урода, как она обернулась. Случайно, невольно,
словно почувствовав на себе мой взгляд. И лучше бы в тот момент мне
выкололи глаза или залили кислотой, чтобы я не видел, с какой болью
и неожиданностью исказилось её лицо.
До момента, когда наши взгляды завязались, ведя безмолвные
ментальные переговоры, я думал, что совершенно не умею читать
людей, но взгляд Эрики, в котором одна за другой проносились
картины нашего совместного прошлого, и проносились отголоски её
новой жизни, заставил усомниться. Как человек, у которого всю жизнь
не было органов чувств и эмоций, который для всех был уродом и
бешенным психом, бесчувственным мажором без сердца и совести, для
которого в приоритете были бабки отца, тусовки и красивые девушки,
стал ещё более одержимым психом? Одержимым одной ею. Даже спустя
года. Даже после всего пережитого. Как бы я не убеждал себя и не
отрицал, месяцами настраивая себя на то, что жизнь без неё – это
моя жизнь, такая, какой должна быть, стоило нам снова встретиться,
как я потерял рассудок.
Её потухшая улыбка отзывалась злостью во всем теле. Ненавистью
на самого себя. Осознание того, кто стал причиной её боли. Печаль
глазах, неподдельная неожиданность и искреннее удивление, а
потом…несмелая полуулыбка. На щеках едва заметно показались ямочки,
а розовые губы, все так же манящие, растянулись в улыбке. Эрика
больше не слушала того, что говорила ей Эбигейл и совершенно не
обращала внимания на ребят, которые что-то бурно обсуждали, громко
смеясь. Её внимание было приковано ко мне, а я, приросший к земле
посреди дороги, черт бы побрал и её, и меня, и всю эту хрень,
названную чувствами, не мог перестать смотреть на сводную.
И если бы не Рэн, последовавший за взглядом Эрики, и мгновенно
подорвавшийся ко мне, я бы неизвестно сколько продолжал пялиться,
стоя на месте. А в конечном итоге, не выдержав, сел бы в тачку и
разогнался на скорости, не заботясь о последствиях. Как раньше.
Когда она была категорически против этого. Когда её ещё хоть
немного заботила моя жизнь.
