Мария (Манюшес) Свешникова
Посвящается Саше Кинчевой
за умение увидеть и показать красоту,
а также Татьяне Геннадиевне Поспеловой
и нашей маме за веру в меня
От автора
Когда мой папа стал священником, его назначили служить в глухую деревню на погост. То есть на кладбище. Интернета не было, а сарафанное радио работало хорошо, поэтому люди, искавшие ответы на вопросы о Боге, о вере и о самих себе, стали приезжать к нему, кто поодиночке, а кто и небольшими группками.
Папа принимал всех и с каждым подолгу обсуждал его проблемы и вопросы. А это значит, что все эти люди оставались у нас пожить со всем своим внутренним багажом.
Сейчас не вспомню наверняка, но, насмотревшись на это, кажется, лет в четырнадцать я впервые сказала, что могу написать книгу об ищущих Бога и о том, что они переживают. Тогда мои слова никто не принял всерьез, да и я сама скорее шутила, чем говорила серьезно.
К идее книги о новичках, приходящих в церковь, то есть о неофитах, я возвращалась несколько следующих десятилетий, пока кто-то не ответил ― напиши.
Поднатужившись, я сочинила первую страницу. Потом еще половину и примерный план. Главные герои пришли в голову мгновенно. Дальше дело застопорилось, хотя я даже показала написанное приятелю-издателю. Реакция его была вялой, хотя и одобрительной, и я бросила писать.
Прошло еще десять лет и две книги ― «Поповичи» и «Соусы Манюшес». Я уже начала сочинять третью ― роман. А однажды подошла к столу, открыла комп и начала набирать текст.
Я не изменила название и форму, оставила главных героев и основную мысль первой страницы. Все остальное пришлось «дописать».
Так что можно сказать, «Дневник неофита» ― книга всей моей жизни. Как бы пафосно это ни звучало.
15 марта
Едва слышно щелкнул замок на двери.
– Коля, есть будешь?
– Ты ведь даже не посмотрела!
Значит, Коля. И вечно его чуть смущенный, будто сморщенный в уголках губ под усами голос.
Мне совсем нетрудно определить входящего. Олег всегда врывается в комнату, будто пытается догнать последний вагон ушедшего поезда: дверь бухает о стенку, порывом ветра меня едва не выносит из кресла. Его появление неизменно доводит до яростного изнеможения. Колина врожденная интуитивная тактичность проявляется даже в его отношениях с дверью: легкое колыхание ветра, ни единого скрипа, но я отчетливо ощущаю, как он с усилием протискивает себя сквозь узкую щель. И каждый раз хочется обойти и подтолкнуть сзади: смилуйся, зайди. Как тут перепутать, если мои мальчики такие разные.
Я привыкла их называть моими. Мы познакомились на первом курсе, оказавшись в одной группе университета, и все последующие годы практически не расставались.
*****
Единственная и любимейшая дочь, я приехала в столицу с южных окраин Родины. Папа был готов ради меня на все. Даже выращивать персики: «Зачем ты их ешь, они же похожи на мыло», ― сокрушался он. «Зато это мой любимый сорт мыла», ― неизменно парировала я. Всю жизнь мы держались нашей маленькой семьей, и мой отъезд в университет оказался непосильным испытанием для всех нас. И хотя все кругом постоянно советовали перерезать пуповину, родители, не выдержав разлуки, перебрались в среднюю полосу. Решение переехать далось им непросто, зато у нас появилась возможность приезжать друг к другу в гости.
Всегда старающийся казаться неприметным, Коля родился на Урале в маленькой деревушке, название которой я постоянно забываю. Школы там не было, только в соседнем селе, а расписание рейсовых автобусов не совпадало со школьным распорядком, поэтому в любую погоду он ходил туда и обратно около трех километров в одну сторону, что, конечно, сказывалось на качестве образования. Но в старших классах Коля неожиданно для всех и в первую очередь для самого себя «рванул»: закончил школу с красным дипломом и поступил в московский вуз безо всякой подготовки с репетиторами. Вид Коля имел кроткий и смирный, но в его глазах читались мудрость и хитрость, веками копившиеся в семье.