В мире, выжженном солнцем и расколотом вековой враждой, правят две стихии, две крови, два народа. Племя Ветра, Аль-Рийх, чьи дети рождаются с бурей в душе. Племя Песка, Аль-Рамль, чьи воины – сама твердь и ярость пустыни. Между ними – пропасть ненависти, политая кровью поколений.
Она – Самира, дочь вождя Аль-Рийх, повелительница ветров, чья сила легка и смертоносна, как поцелуй кобры. Ее долг – защитить свой народ от песчаных демонов.
Он – Касим, таинственный воин Аль-Рамль, чья власть над песками абсолютна, а сердце отравлено жаждой мести за семью, отнятую ветряными врагами. Его цель – уничтожить ее род.
Их пути никогда не должны были пересечься. Но слепая ярость песчаной бури и пробуждение древнего зла, дремавшего под дюнами тысячелетиями, швыряют их друг к другу. Вынужденные заключить невозможный союз, чтобы выжить и разгадать тайну Тени, угрожающей поглотить мир, они отправляются в опасное странствие сквозь руины забытых цивилизаций.
Под безмолвными звездами пустыни, среди ловушек прошлого и смертельных опасностей настоящего, их вражда начинает давать трещину. Каждое спасенное мгновение, каждый разделенный глоток воды, каждое вынужденное прикосновение стирают границы между ненавистью и… чем-то иным. Чем-то запретным, пугающим, неодолимым, как сама судьба. Их магии, рожденные для битвы друг с другом, неожиданно сплетаются в единый, могущественный танец – ключ к спасению или предвестник еще большей катастрофы?
Смогут ли дитя Ветра и сын Песка разгадать обман, веками питавший их вражду? Посмеют ли они довериться врагу, когда на кону стоит не только будущее их племен, но и хрупкий огонек чувства, вспыхнувшего вопреки всему? И какую цену придется заплатить за любовь, рожденную из пепла ненависти, когда сама Тьма жаждет поглотить их свет?
«Шепот Ветра и Песка» – это обжигающая история о запретной страсти, древних тайнах и выборе, способном изменить мир. О том, что даже в мертвой пустыне может расцвести надежда, а истинная сила рождается там, где встречаются противоположности.
Генадий Алексеевич Ени
Первым был Ветер. Не ласковые руки матери, не гулкий голос отца – Ветер. Он вплелся в ее существо еще до первого вздоха, баюкая в колыбели из гибких ивовых прутьев и мягчайшей верблюжьей шерсти, нашептывая сказки на языке, понятном только ей и ему. Он приносил с собой соль далеких, неведомых морей, горчинку полыни, сорванной с одинокого утеса, дразнящий аромат пыльцы эфемеров – тех призрачных цветов, что вспыхивали в пустыне на один день после редкого дождя. А иногда он пах озоном – остро, тревожно, как обнаженный нерв, – предвестником той силы, что билась в ее венах синеватой жилкой. Силы Аль-Рийх, ее племени, ее крови.
Сейчас Ветер-шалун заигрывал с ней. Он дерзко трепал угол ее бирюзового платка, где серебряная нить, стежок к стежку, сложилась в гордый силуэт парящего сокола. Стоя на гребне бархана, податливого, как тело спящего зверя, Самира подставляла лицо его теплым, щекочущим ласкам. Внизу, у кромки чахлого оазиса, который они звали Семью Пальмами, теснились их шатры – шары из беленой кожи, натянутой на легкий каркас, похожие на гигантские лунные грибы, вросшие в песок. Воздух дрожал от мириадов звуков: резких детских вскриков, недовольного блеяния коз, скрипа кожаных ремней упряжи, но над всем этим царил мерный, мелодичный перезвон сотен бронзовых и серебряных колокольчиков. Они висели на шестах у каждого шатра, чуткие к малейшему движению воздуха, – вечные стражи Аль-Рийх, их уши и голос. Их песнь была колыбельной и боевым кличем, саундтреком ее жизни, таким же неотъемлемым, как удары ее собственного сердца.
Самира прикрыла веки, вбирая Ветер в себя, позволяя ему раствориться в крови, стать продолжением ее воли. Легчайшее усилие, почти не мысль, а ощущение – и воздух вокруг нее сгустился, завибрировал, закрутился тугим жгутом, поднимая мириады золотистых песчинок и сухие, похожие на пергамент, листья пустынного тамариска. Воздух стал послушен, как хорошо обученный конь, он изгибался под невидимыми поводьями ее желания. Она могла бы – о, да! – сорвать с цепи настоящую бурю, выпустить на волю песчаного джинна, что дремал в ее душе. Могла бы взмыть в небо, оставив внизу все тревоги и обязанности. Но сейчас она лишь играла, репетировала свою силу, как музыкант пробует струны перед выходом на сцену. Это было пьянящее чувство – почти всемогущество. И почти страх перед ним.
