Первая рассказала мне о них миссис Мей. Нет, не мне. Не могла же это быть я – эта вспыльчивая, неаккуратная, своевольная девочка с дерзким взглядом и дурной привычкой кусать ногти. Кажется, её звали Кейт. Да, так и есть – Кейт. Хотя как её звали, не так уж важно, она почти не участвует в нашей истории.
Миссис Мей занимала две комнаты в квартире родителей Кейт в Лондоне; она была, я думаю, их дальняя родственница. Спальня её помещалась на втором этаже, а гостиной служила комната, где они раньше завтракали. В таких комнатах хорошо по утрам, когда солнечные лучи играют на хрустящих гренках и апельсиновом джеме, но после полудня солнце исчезает – и комната светится странным серебристым светом, словно уже наступили сумерки. Тогда в ней появляется что-то печальное, но девочкой Кейт любила всё печальное и частенько проскальзывала к миссис Мей, перед тем как отправиться пить чай, и миссис Мей учила её вязать тамбуром.
Миссис Мей была старая – суставы у неё почти не сгибались – и… нет, не строгая, просто она твёрдо знала, что хорошо, а что плохо, а это заменяет строгость. Кейт никогда не бывала своевольной с миссис Мей, неаккуратной и вспыльчивой, и миссис Мей учила её многим вещам, кроме вышивания: как намотать шерсть овальным клубком, как красиво заштопать дырку, как прибрать у себя в ящике и положить поверх всего лист шуршащей папиросной бумаги от пыли.
– Почему ты сегодня такая тихая, детка? – спросила однажды миссис Мей у Кейт, сидевшей безо всякого дела на кожаной круглой подушке. – Что с тобой? Ты что, потеряла дар речи?
– Нет, – сказала Кейт, дёргая пуговку на туфле. – Я потеряла крючок для вязанья. – Они делали шерстяное вязаное одеяло из отдельных квадратов; надо было связать ещё тридцать штук. – Но, кажется, я знаю, куда положила его, – поспешила она добавить, – на нижнюю полку книжного шкафа.
– На нижнюю полку? – переспросила миссис Мей; её крючок неуклонно двигался вперёд, поблёскивая при свете огня. – Недалеко от пола?
– Да, – сказала Кейт, – но я искала на полу. И под ковриком у постели. Везде. Клубок остался. Там, где я его положила.
– Вот те на! – воскликнула миссис Мей. – Неужели они есть и в этом доме?
– Кто – они? – спросила Кейт.
– Добывайки, – ответила миссис Мей, и Кейт почудилось, что на лице миссис Мей промелькнула улыбка.
Кейт уставилась на неё с некоторым страхом.
– А такое бывает на свете? – спросила она через минуту.
– Какое – такое?
Кейт моргнула.
– Ну… такие существа, которые живут в твоём доме и… берут твои вещи?
Миссис Мей опустила вязанье на колени.
– А ты как думаешь? – спросила она.
– Не знаю, – сказала Кейт, глядя в сторону и изо всех сил дёргая пуговку на туфле. – Конечно, их не может быть. И всё же… – она подняла голову, – и всё же иногда я думаю, что они есть.
– Почему ты так думаешь? – спросила миссис Мей.
– Потому что столько вещей исчезает неизвестно куда. Французские булавки, например. Целые фабрики делают булавки, люди каждый день покупают булавки, и всё же, когда тебе нужна булавка, ты никогда не можешь её найти. Где они все? Вот сейчас, в эту минуту? Куда они деваются? А иголки! – продолжала она. – Не могут же все иголки, которые мама купила за всю свою жизнь… уж, наверно, не меньше нескольких сотен… валяться по дому.
– Нет, не могут, – согласилась миссис Мей.
– А все остальные мелочи, которые мы покупаем! Каждый раз заново. Карандаши, и спички, и сургуч, и шпильки для волос, и напёрстки…
– И шляпные булавки, – вставила миссис Мей, – и промокательная бумага.
– Промокашки – да, – согласилась Кейт, – но не шляпные булавки.
– Тут ты не права, – сказала миссис Мей, вновь берясь за вязанье. – Без шляпных булавок им не обойтись.
