Учебный год давно начался, она прибывает с двухнедельным опозданием – и к тому же в класс, в котором все учатся вместе уже четыре года. Дождливым вечером ее самолет идет на посадку, и, пока остальные пассажиры закрывают глаза на время турбулентности, она прижимает лицо к круглому окошку и видит внизу Лондон. Лондон! Раздутые варикозные вены города пульсируют изнутри особым денежным свечением. Она турбулентности не боится, потому что отец ни за что не позволил бы, чтобы с ней что-нибудь случилось: он все понимает про свечение и, кроме того, всемогущ.
Водитель такси, везущего ее на Кингс-Кросс, мужчина в бейсболке, с морщинистым лицом и низким приятным голосом, внезапно решает с ней заговорить. Они едут по подземному туннелю, и кажется, что это будет длиться вечно, но вдруг – раз, и движение прекращается. Все машины встали. Дорога безнадежно забита. У города атеросклероз. Того и гляди сердце не выдержит. Того и гляди…
– Ну-у, у меня есть Крушитель Зомбаков, – низким голосом, растягивая слова, произносит водитель. – Это такой большой нож, типа мачете, только с зубчатым лезвием. У меня он сейчас с собой, могу показать, если хотите.
Ее охватывает состояние “fight-or-flight”[1], или как там это называют на английском – гормональная штука, от которой можно разжиреть, если никак на нее не реагировать, – но вспышка в голове длится не дольше секунды и тут же с шипением гаснет, как спичка под дождем. Он же не мог в самом деле сказать такое? Хотя, возможно, умереть ненастной темной ночью в Лондоне – это было бы любопытно. Оперативно. Не пришлось бы терять девственность, учиться пользоваться щипцами для закручивания ресниц и возвращаться на родину. И все-таки она слегка наклоняется вперед. Ухитряется выбросить в кровь еще несколько гормончиков. На следующем светофоре можно будет…
– Но имейте в виду: я никого не хочу убивать. Я совсем не для того ношу с собой нож. Нет, понятно, что многие убивать не планируют и все равно убивают, ну, просто потому что, когда у тебя есть нож, очень трудно удержаться, и…
Да, пожалуй, можно будет выпрыгнуть. Двери, наверное, заперты, да? Но это только от незваных гостей снаружи. А изнутри можно выбраться в любой момент, как в том кино. Только вот как быть с огромным чемоданом? Тут, похоже, даже тротуара нет. Как же перебраться через ограждение? Неужели люди вот так и погибают – беспокоясь об идиотских мелочах?
– Важно понимать, что девяносто процентов молодых людей, ведущих подобный образ жизни, выросли в семьях без отца.
Что? А, ну да. Понятно. Это не водитель, это радио. Программа про ношение холодного оружия и связанные с этим преступления – как раз из-за всего этого мать не хотела ее сюда отпускать. Невостребованные гормоны кружатся где-то внутри подобно облетевшим цветочным лепесткам и падают в таинственную мглу – туда же, куда упала диетическая кола, выпитая в самолете, и половинка лимона, и веганская шоколадная конфета с соленой карамелью, за которую она теперь себя ненавидит, хотя и съела из коробки всего одну штуку, а остальное выбросила.
В поезде, двигающемся в северном направлении, она беспокоится, что ее изнасилует небритый мужик, сидящий напротив. Что он вообще делает в вагоне первого класса? Она пьет большой американо, который купила на Кингс-Кросс в киоске “Английский кофе” прямо на платформе. Когда он встает, чтобы сходить в буфет, она выдергивает из головы длинный темно-медовый волос и кладет на крышку стакана – если мужик захочет отхлебнуть ее кофе, пока она пойдет в туалет, она об этом узнает. Однако, когда она возвращается, стакана вообще нет, и сотрудник в железнодорожной форме тащится по проходу с большим мешком, набитым не деньгами.
