Что этот Арден — не нашего полёта птичка, стало ясно сразу.
Он появился во вторник, весь такой нарядный, в брюках со
стрелками и полосатой рубашке. На дворе давно ноябрь, занятия
третьего года больше месяца как начались, мы прошли герундий и
имперфект, — а этот явился, как так и надо.
Просто зашёл, представился и сел.
«Красавчик», нарочито громко прошептала мне Ливи.
Пришелец повёл ухом, обернулся, безошибочно нашёл нас взглядом и
улыбнулся эдак… многообещающе.
Ну, что сказать — и правда ничего. Высокий, складный, загорелый.
Тёмные с рыжиной волосы собраны в ухоженную косу с вплетёнными
цветными нитками, а линия от лба до кончика носа такая прямая, что
хоть сейчас в палату мер и весов.
Молодой, — чуть постарше ребят из высшей школы. Наверное, из
студентов выгнали, а служить не хочется, вот и устроился на
вечёрку.
Арден разглядывал нас с Ливи, класс разглядывал Ардена. Не знаю,
о чём думал он, а я примеряла на него зверей согласно общей
классификации.
На грызуна совсем не похож. На птицу — тоже не слишком, эти
обычно и в человеческой форме лёгкие, субтильные, а Арден не
сказать чтобы шкаф, но плечи у него убедительные. Может, олень? Да,
пожалуй, олень бы ему подошёл.
В общем, Арден мне не понравился.
Зато преподавательница пришла от него в восторг.
Не знаю, кто его учил раньше, но задачки по спряжению он щёлкал,
как орешки, даже не задумываясь. Пока я пыхтела с таблицами,
выискивая нужный тип, он уже выписывал все формы столбиком и следил
за другими слушателями со скучающим видом. На творческих заданиях,
пока лучшие из лучших, скрипя, справлялись со штуками типа «чтобы
плохое ушло и пришло туда», Арден выдавал какую-то забубень вроде
«чтобы корень горя был вырван окончательно и безболезненно, а всё
его тело обратилось в молчаливый прах, кроме одного семени, и это
семя нашло сердце своего создателя, и там проросло» — всё это в
восьми лаконичных знаках, вычерченных с каллиграфической
точностью.
В общем, в тот вторник класс почувствовал, как далеко ему до
мастерства. Ливи восхитилась, а я, наоборот, приуныла.
Четверг, правда, восстановил статус-кво и макнул арденово
самомнение в суровый бассейн механики сплошных сред, а затем там же
и придавил алтарной плитой ритуалистики.
Потом я перестала следить за его успехами. Оно мне разве надо, —
достаточно и того, что Ливи при любом удобном случае принималась
хлопать ресницами, пытаясь казаться глупее, чем она есть. Такие
себе брачные ритуалы, если подумать.
В общем, да — Арден мне не понравился.
А ещё — я его не узнала.
Вечерняя школа при университете Амриса Нгье готовила
артефакторов, аптекарей и «специалистов широкого профиля» (или,
по-другому, неучей, неспособных справиться с программой
специализации). Занятия проводились либо поздно вечером, либо
совсем рано утром; львиную часть материала нам и вовсе оставляли на
самостоятельное изучение.
Удовольствие это ниже среднего, но зато через пять-шесть лет
можно было получить, наконец, диплом.
Контингент здесь совсем разный. Денире, например, хорошо за
шестьдесят: в её молодости женщины учились либо в столице, либо на
повитух, и вот сейчас, донянчив внуков, она записалась на вечерние
курсы реализовывать детскую мечту. Калау давно состоялся как
артефактор, но документы имел иностранные, и из-за того не мог
брать госзаказы; на занятиях он отчаянно скучал, но посещал всё
исправно, как положено. А Морет вполне мог бы быть обычным
институтским студентом, если бы шесть дней в неделю не батрачил в
мастерской.
Я тоже, наверное, чего-нибудь могла бы. Если бы, да кабы.
Но что толку думать о разных «если», когда уже случилось всё,
что случилось, когда всё уже сложилось вот так, и я приняла добрый
десяток неотменяемых решений?
