Южный Урал, август 2235 года.
Внезапно перед глазами всё расплылось. Радужные блики дрожали вокруг неясных двоящихся контуров. Солнце яростно жгло щёки и лоб. Глаза щипало. Егор тряхнул головой, в разные стороны разлетелись капли пота. Несколько мокрых пятнышек темнели на прикладе.
Егор хлюпнул носом и осторожно, стараясь не дёргать рукой, промокнул обгоревший лоб рукавом, а потом, неестественно вывернув кисть, поочерёдно прикоснулся манжетою к закрытым глазам. Кожу жгло так, что на секунду ему представилось, как рукав начинает дымиться от кислоты, но, осторожно приоткрыв глаза, он снова увидел всё ясно и чётко.
Дело было дрянь. Чёртовы карачи копошились метрах в ста, не обращая на него никакого внимания. Егор легко мог всадить пулю в одного из них… да только что ему эта пуля? Так… вздрагивает туловищем, замирает на секунду… вглядывается, что ли? Глаз-то у них не видно.
Дед говорил, – да упокоит его Господь-Аллах на тенистых пажитях! – мол, раньше были у них глаза. Много, но были! Можно было дёрнуть по ним из калаша, ослепить… А сейчас, шайтан их возьми, совсем смотреть не на что. Даже ноги у них стали тоньше, но зато намного прочнее.
Конечно, если бы динамит…
Егор вспомнил, как в Город притащили на железном тросе двух подорвавшихся на фугасе карачи. Дядя Ахмат, тогда ещё совсем юный, за рулём грузовика что-то орал, – уж, наверное, не молитвенные песни, – всегда был пьяный, прости и сохрани, – только зубы весело блестели на чёрном от пыли и гари лице. Мама в толпе кричала вместе со всеми. Они били карачи чем попало, а те только дергались перебитыми лапами и бормотали: «Мы не сделаем вам ничего плохого… Мы не сделаем вам ничего плохого…»
А потом дядя приставил ствол калаша к сочленению малого щупальца, – оно слабо обвилось вокруг сбитой мушки, – и выстрелил… только брызнуло из туловища во все щели. Народ закричал, запрыгал, а прежний мулла-батюшка сказал: «Не жалей патронов, Ахмат! Мало им одной пули, оживёт, проклятый!»
А после оттащили карачи подальше и закопали, и место это прокляли.
Эх… так то ж когда было-то! Егору, поди, едва-едва года три исполнилось… точно, не было ещё трёх! Ему тогда ещё даже ларинги не вживили…
Карачи продолжали копошиться. Из песка они то ли вырывали, то ли творили своим нечестивым дьявольским обычаем какие-то смутно угадываемые в пыли тонкие плетения. Вроде тончайшей сети, перекрученной и шевелящейся… растущей?.. чёрт, в этой кутерьме не разберёшь! Слава Господу-Аллаху, вроде, они не собираются двигаться в сторону Города. Даже бесовская их сеть извивается и дёргается явно в сторону старой мечети. Говорят, там третьего дня двух карачи видели. Гнезда у них там нет, это точно. Егор сам проверял. Даже в самых, что ни на есть дремучих и диких зарослях шипастого вьюна-хватайки.
Может, уйдут? Были же такие случаи, Егор сам слышал!
Егор облизнул палец, помахал им в воздухе, чтобы тот высох, подышал на окуляр бинокля и подушечкой пальца осторожно протер его. Карачи были видны, как в двух шагах. Пыль, проклятая пыль не давала ничего разглядеть.
Эх, второй окуляр разбит… жаль! Отец даже выругался, когда вытащил его из песка – вот невезение! Обидно – у трупа-мумии даже блок компа уцелел. Офицер, сразу видно! Экран смяло комочком слежавшийся ветхой ткани – не оживишь. Элементы питания вытекли, но на вид-то комп – хоть куда! Хоть бы одна кнопочка выпала… Старые Люди умели делать…
А у бинокля линза разбита! Чёрт бы с ним, с компом, на кой он нужен? Есть два у старосты Володи и ладно. Вот экран бы запасной! Наш и так-то был старый – сколько себя Егор помнит – на сгибах вытерся и цвета искажает, а сейчас и вовсе вместо красного – тускло-оранжевый выдаёт… и буквы расплываются… хоть так оставляй, хоть до максимального увеличивай. Да и речевой ввод вот уже лет пять, как накрылся…
