Дом на Манго-стрит

На Манго-стрит мы жили не всегда. До нее был третий этаж дома на Люмис-стрит, а перед ней – Келер-стрит. Еще раньше мы обитали на Паулина-стрит, а что было до нее – я уже не помню. Но помню, что мы много переезжали. Каждый новый переезд означал лишь одно – нас снова стало больше. Когда мы, наконец, добрались до Манго-стрит, наша семья уже состояла из шести человек – Мамы, Папы, Карлоса, Кики, моей сестры Нэнни и меня.

Дом на Манго-стрит принадлежит только нам. Не нужно платить за аренду, или делить сад с соседями, или вести себя слишком тихо, только чтобы домовладелец рассерженно не заколотил метлой по потолку. Несмотря на это, дом не оправдал наших ожиданий.

С квартиры на Люмис-стрит мы съезжали в большой спешке. Прорвало трубы, и домовладелец не стал их чинить – дом все равно был слишком старым. Мы пользовались соседской уборной и таскали воду в пустых баллонах из-под молока. Пришлось делать ноги. Вот почему Мама и Папа искали новое жилье, и вот почему мы переехали в дом на Манго-стрит – далеко-далеко, на другой конец города.

Родители всегда говорили, что однажды мы заживем в своем доме. Настоящем доме, нашем навсегда, из которого не нужно уезжать. И что в нашем доме будут большие работающие трубы со свежей водой, настоящие лестницы, только наши, как в домах, что показывают по телевизору, а не те, что приходилось постоянно делить с соседями по коридору. Подвал и минимум три ванные комнаты, чтобы мыться в любое время, не предупреждая остальных. Мы мечтали о белом доме, окруженном деревьями и садом с травой, которая не пряталась бы за забором. Таким дом описывал Папа, держа в руках лотерейный билет, и именно таким был дом, о котором Мама рассказывала нам перед сном.

Но дом на Манго-стрит оказался совершенно другим. Он маленький, красный, с низкими ступеньками у входа и окнами, узкими настолько, что кажется, будто они задерживают дыхание. Кирпичи разваливаются на кусочки, а дверь распухла так, что приходится толкать ее изо всех сил, чтобы войти внутрь. Сада нет и в помине – только четыре тощих вяза, посаженных вдоль тротуара. За домом есть небольшой гараж для несуществующей у нас пока машины и скромный клочок земли, который кажется совсем крошечным из-за зданий, находящихся рядом. Внутри дома имеется лестница, точь-в-точь такая же, какой мы пользовались с соседями, и лишь одна ванная. Каждому из нас нужно делить комнату с кем-то: Маме с Папой, Карлосу с Кики, а мне – с Нэнни.

Однажды, когда мы еще жили на Люмис-стрит, мимо нашего дома проходила одна из монахинь, работавших в моей школе. Я играла на переднем дворе. Прачечная наверху была наглухо заколочена – ее ограбили два дня назад, и хозяин написал поверх досок жирное ДА МЫ ОТКРЫТЫ, чтобы не растерять клиентов.

– Где ты живешь? – спросила монахиня.

– Там, – ответила я, указав на третий этаж.

– Ты живешь там?

Там. Мне пришлось посмотреть туда, куда смотрела она: третий этаж, облезлые стены, старательно закрытые деревянными брусьями окна – лишь бы не вывалились. Ты живешь там? Тон, с которым она это сказала, заставил меня почувствовать себя никем. Там. Я жила там. Я кивнула.

Тогда я поняла, что мне нужен свой дом. Настоящий дом. Дом, на который я могу указать. Но это не то. Дом на Манго-стрит – не то. Это временно, говорит Мама. Временно, поддакивает Папа. Но я-то знаю, как обычно решаются такие дела.

У всех в нашей семье разные волосы. Папины похожи на старую метелку – так и торчат по сторонам. Мои – непослушные. Их не приструнишь ни заколкой, ни лентой. Волосы Карлоса густые и длинные, ему даже не надо их расчесывать. Волосы Нэнни жидкие – так и норовят ускользнуть из рук. А волосы Кики, самого младшего из нас, мягкие, как пух.