В свои восемнадцать Тея уже слишком взрослая, чтобы отмечать дни рождения. Ребекке Босман в декабре исполнилось тридцать, и она ни словом не обмолвилась – вот это мудрость. В постели, темным январским утром, Тея дрожит под одеялом. Внизу, в гостиной, препираются тетя и Корнелия, а отец сдвигает в сторону стол для завтрака на ковре. Так всегда начинается празднование дня рождения Теи – на этом ковре. Непреклонная традиция, забава притвориться искателями приключений, которые довольствуются тем, что добыли. Нынче это жалкая причуда, ведь никто из них годами не покидал городских стен. И вообще – что не так со столом? У них добротный стол, им следует пользоваться. Взрослые люди пользуются столами. Если бы Ребекке Босман пришлось терпеть праздничный завтрак, у нее он точно прошел бы за столом.
Но Тея не может им ничего такого сказать. Ей невыносимо спускаться вниз и видеть, как тетя Нелла, отвернувшись, расправляет потрепанные бумажные гирлянды, которые наверняка уже висят на огромных замерзших окнах. Как отец уставился на потертый ковер. Как Корнелия, ее старая няня, с тоской смотрит на маленькие пуфферты [1], над которыми хлопотала всю ночь. Тея совсем не хочет их расстраивать, но не знает, как избавиться от роли, которую они ей навязали, роли их общего дитяти. Может, сегодня она и становится женщиной, но радость семьи всегда будет пропитана страхом потери.
Все начинается со сладкого, приправленного специями аромата, что доносится снизу и струится из-под двери спальни. Пуфферты с розовой водой, на которых, без сомнения, значится имя Теи, а то вдруг она его позабыла. Рассыпчатая болтунья с тмином от Корнелии, чтобы пленить Тею, горячие булочки, чтобы ее согреть. Делфтское сливочное масло – особое угощение – и наперсточек сладкого вина для взрослых. Тея откидывает одеяло, но все еще не может заставить себя встать, не чувствует воодушевления при мысли о делфтском масле. Одна надежда – это что ей купили билеты в Схаубург [2], чтобы она снова увидела выступление Ребекки Босман. А потом, когда спектакль закончится, она ускользнет к Вальтеру, единственному человеку, способному ее освободить.
«Уже скоро, – думает Тея. – Скоро мы будем вместе, и все наладится. А пока – затянувшееся, затхлое детство».
В конце концов, собравшись с силами влезть в тапочки и халат, Тея медленно спускается по лестнице, чтобы никто не услышал, и заставляет себя быть благодарной. Она должна постараться не разочаровать семью. Обычно Тею не смущало, что они устраивают шумный праздник по случаю ее дня рождения, но между детством и восемнадцатилетием лежит целая пропасть. Им придется начать относиться к ней как ко взрослой. И может, в этот день рождения кто‐нибудь даст Тее то, чего она действительно так жаждет, – и расскажет ей о матери, подарит историю или хотя бы забавный случай! Да, мы все знаем, что сегодня самый тяжелый день в календаре семьи Брандт. Да, восемнадцать лет назад в этом самом доме умерла Марин Брандт, подарив Тее жизнь. «Но кому в этот день может быть хуже, чем мне, – думает Тея, шагая по выложенному плиткой коридору, – мне, выросшей без матери?»
Каждый год они только и говорят о том, насколько Тея выросла за двенадцать месяцев, насколько она теперь красивее или умнее, будто Тея становится совершенно новым человеком. Будто каждое восьмое января, всегда холодное и тоскливое, она вылупляется для них из яйца. Но Тея не хочет слушать о том, как она растет и меняется. В день своего рождения она хочет посмотреть в зеркало и увидеть мать, узнать, кем она была и почему отец никогда о ней не заговаривает. Почему в ответ почти на все вопросы Теи они лишь мрачно переглядываются и поджимают губы. Тея колеблется, прижимаясь спиной к стене. Быть может, прямо сейчас они там обсуждают Марин Брандт.
