Дело было в последних девяностых годах прошлого века.
В один из энских полицейских участков явилась – «ворвалась, как буря», говорил мне свидетель-очевидец – нарядно одетая молодая девушка, очень красивая и вполне приличного типа, но взволнованная, с одичалыми глазами, с щеками, пылавшими огнем.
– Кто здесь главный? – резко крикнула она.
– Пристава нет сейчас. Я за него, его помощник. Что вам угодно?
Девушка продолжала так же резко и порывисто:
– Меня зовут Марья Ивановна Лусьева. Я из Петербурга, приехала неделю тому назад. Я тайная проститутка и доношу вам на себя, чтобы вы дали мне желтый билет. Вот вам мой паспорт.
Драматический порыв Лусьевой, возбужденный тон ее речи, слишком заметная интеллигентность, общая пристойность всего ее, как говорят немцы, «явления», совсем несогласные с ее показанием, смутили полицейского.
«Дело неспроста», – подумал он и спросил, избегая местоимений:
– Из каких?
– Я же дала вам паспорт, – грубо рванула Лусьева. – Там все прописано.
Подозрения помощника пристава, что дело не просто, увеличились, когда в паспортной книжке он нашел обозначение – «дочь надворного советника», «дворянка», а в графе документов, на основании которых выдан вид, ссылку на аттестат одной из лучших петербургских гимназий.
– Гм… – сказал он. – У вас прекраснейший документ. Как же вы это так? А?
Лусьева молчала, с нервной злобой терзая перчатку на руке. Посмотрел на нее помощник пристава, – не в себе девка.
«Тут что-то мне не по чину разбирать, – решил он про себя; – чем мне самому влетать в эту кашу, пусть расхлебывает ее старшее начальство».
И телефонировал полицеймейстеру, что, мол, так и так, – пришла барышня благородного звания и отменной наружности, взводит на себя вины несоответственные и заявляет требования несвойственные, очень расстроена и даже как будто не в своем уме; ввиду сомнительности случая, как прикажете поступить?
Вышла резолюция: «Отправить предполагаемую больную в приемный покой и вызвать к ней врача, а там видно будет».
Лусьева, с истерическим упрямством, продолжала кричать, чтобы ей отдали позорное свидетельство.
– Успеете, успеете, – с досадой сказал ей помощник пристава. – С этой радостью, мадемуазель, расстаться трудно, а заполучить ее – минутное дело.
Врач – глупый, старый, равнодушный формалист, давно уже переставший интересоваться судьбами человечества, поскольку они выходят за границы винта и монопольки с груздем в сметане, – не нашел в Лусьевой ничего анормального.
– Женский пол – как женский пол. Не понимаю, с чего вы сполошились. Что в гимназии училась, так все и рты поразинули, аномалий заставляют искать. Просто развратная девчонка, – вот вам и вся аномалия.
И, в конце концов, Лусьева получила бы роковой документ, если бы не повезло ей, случаем, горемычное счастье.
Дав резолюцию о врачебном исследовании странной девицы, полицеймейстер отправился прямо от телефона к себе в столовую завтракать и, за рюмкой водки, рассказал:
– Представьте, какое у нас сейчас в первом участке оригинальное романическое приключение.
И так далее, и так далее.
– А как фамилия? – спросил его гость, молодой чиновник особых поручений при энском губернаторе.
– Какая-то Лусьева… Марья Ивановна…
Молодой человек даже покраснел от изумления.
– Марья Ивановна Лусьева? Да это чепуха какая-то! Не может быть. Я Марью Ивановну Лусьеву прекрасно знаю. Это проезжая барышня остановилась в гостинице «Феникс», я только вчера был у нее с визитом. Тут – либо самозванство и присвоение чужих документов, либо страшное недоразумение и несчастье. Это надо расследовать. Поедемте-ка, Тигрий Львович.
