В восьмой день от начала бомбардировок Сербии отец Михаило после дневной трапезы и в ожидании вечерней службы вознамерился отдохнуть. Прилечь, поразмышлять о смерти и, если получится, чуток поспать. На протяжении всего времени, что продолжались бомбежки, в послеобеденные часы обычно устанавливалось затишье. И воспользоваться этим, чтобы ненадолго вздремнуть и в готовности встретить новую ночь и накат новой волны бомбардировщиков, старались все – и те, кто с воем сирен поспешно устремлялся в укрытия, и те, кто ночами напролет просиживал, затаившись, у окон на корточках или бодрствовал у телеэкранов, следя за драматичным развитием событий.
Поскольку воздушной тревоги объявлено не было, дети играли во дворе небольшого трехэтажного дома, в котором отец Михаило – известный в округе, как поп Мики, – провел свое детство. А попадья мыла тарелки на кухне, являвшейся до отъезда мужниных родителей в деревню неприкосновенной территорией ее свекрови.
Отец Михаило прилег на старую софу и раскрыл газету. Хотя его ждали лишь новости о разрушенных фабриках и зданиях, новых жертвах бомбардировок и искаженной трактовке происходящего сильными мира сего, священник искал в ней удовлетворение. Это удовлетворение ему сулили не мрачные репортажи на помятых страницах, а осознание того, что ту же газету читали и его отец, и его покойный дед, довоенный фотограф. Зачастую для людей, которые много размышляют о смерти, ощущение поступательной преемственности разума само по себе служит большой утехой. Уморенный слуга Божий подложил себе под голову разноцветные жесткие подушечки, но тут в дом кто-то позвонил.
– Ты откроешь? – донесся из кухни голос.
Пробурчав себе под нос «Ну, конечно, а то кто же?», отец Михаило, еще молодой, но частенько томимый усталостью человек, сунул ноги в свои клетчатые тапочки и побрел отворять дверь.
– Схоронись я в черную землю, меня бы и там нашли, – ворчал он. Священникам нередко представляется случай посетовать на отсутствие покоя.
Однако ворчливый настрой Мики быстро сменило изумление – на пороге стоял Драги Джавол, или «Дорогой Дьявол», сосед с верхнего этажа.
Господин Драги был тихим и замкнутым человеком. Никто не знал, за что он удостоился такого неподходящего прозвища, но его упорно звали так все – будто имя ему было Драги, а фамилия Джавол. И даже его сын Благое благодаря отцу получил прозвище Джаволче – «дьяволенок». Блажа Джаволче. Когда Мики был еще ребенком, Блажа уехал куда-то за границу. И в округе осталась только легенда о «Дьяволенке» – красавце и бабнике. Так оно обычно бывает: жители малых поселений не терпят, чтобы кто-то жил среди них без прозвища, а люди, не смиряющиеся с обидными кликухами, бегут от них подальше.
Сонный священник искренне удивился, увидев на своем пороге соседа, общение с которым ограничивалось лишь учтивыми приветствиями во время минутных встреч на лестничной площадке. Раньше он иногда видел его в церкви. Обычно господин Драги после службы быстро удалялся, не перемолвившись ни с кем ни единым словом. А в последнее время старик вообще не попадался Мики на глаза.
Священник вежливо пригласил гостя в дом.
Драги Джавол молча переступил порог. К груди он прижимал старую коробку из-под рубашки с эмблемой ДТР – загребской фабрики по пошиву одежды. Рубашка явно покупалась в идиллический период социалистической Югославии и, судя по всему, порвалась давно, прослужив свои последние деньки половой тряпкой (как это принято в домах с рачительными хозяевами). Коробка же сохранилась. И сейчас, перевязанная шпагатом, она, похоже, скрывала нечто такое, что представляло собой несоизмеримо большую ценность, нежели белая рубашка.
