«В других землях писатели пишут или для толпы, или для малого числа. У нас последнее невозможно, должно писать для самого себя»
А.С. Пушкин
Драма моего снобизма после тридцати лет эмиграции всё ещё копошится в моём подсознании. Вот и сегодня в чудовищном сне выплыла картинка из жизни в Той стране: на поезде едем в писательскую Мекку «Посёлок Красная Пахра». Полвека назад туда из Москвы ходили только рейсовые автобусы. А тут встречаемся на платформе, нагруженные снедью в сетках, и с рукописями подмышкой. Едем в одном купе привычной кампанией: мой приятель О., инженер, женатый на допис – дочери средненького писателя; Ж., дочь крупного писателя, с мужем-врачом; наконец, В. – мудопис, муж дочери очень крупного писателя. С ним его сын, школьник, захныкавший на мою шутку: мол, не хочу, чтобы моего папу звали мудопис.
Хочу – не хочу, но принадлежность к советской творческой шушере обязывала. Каждый что-то сочинял, издавал, защищал, хвастал написанным в стол, готовящимся к изданию, кандидатскими диссертациями по филологии, химии, медицине… Неприлично было, поселившись в том Посёлке, жить смердом. Летом выходили из калиток в шортах с ракеткой на единственный корт (по списку там можно было и сыграть). А зимой выгуливали на снежных аллеях свои заграничные дублёнки. Выставлялись друг перед другом чем придётся. Ну, и, в первую очередь, чванились знакомствами. В разговорах звучали имена самых-самых из живших тут на своих дачах круглый год: Симонов, Трифонов, Твардовский. Долматовский, Матусовский, Колмановский. В статусных играх каждый знал – с кем можно было поздороваться, а кого надо не заметить. С кем можно остановиться, а кого следует обойти. А тропинки-то узкие. Приходилось и поворачивать, завидев неугодного. Это как, выезжая в Творческие Дома – Пицунду на Кавказе, Коктебель в Крыму, Дубулты в Прибалтике, первым делом бежали к администратору, чтоб не влипнуть с соседями по столу в ресторане. Вот каких высот достигал наш советский снобизм.
…После того дикого сна читаю на «Снобе» статью физика под названием «Переосмысляя антропоцентризм». Чем не повод поразмышлять на фоне этих моих сновидений о снобизме в масштабах космических – добропорядочного старого антропоцентризма, или нового под названием нооцентризм (от греческого нус-ум). Автор, рисуя научную картину Мироздания с его и разнообразным, и однообразным, подмечает, что «во Вселенной много всякой всячины, но, если смотреть на нее, так сказать, с большого расстояния, то всё это будет распределено в пространстве более-менее равномерно. На учёном языке это формулируется, как Космологический Принцип: Вселенная однородна и изотропна». Как тут мне было удержаться от комментария? Ну, и не удержался:
– Чёрт возьми, не люблю я вас за заносчивость, склонность к поучениям, за черты советского снобизма, которые улавливаю в себе. Но вот за эту статью обнял бы вас. Вы изъясняетесь тут доступно, хорошим русским языком. Вытащилось у меня в сознании ваше: «Вопрос номер один: а почему вообще разнообразие возникло? Как так получилось, что с течением времени из первоначальной простоты возникали системы всё более и более сложные?» Очень значимо для меня в творческом плане и вот это: «Хочет этого физик или нет, в картине динамической вселенной такой ответ подразумевает, что законы существуют как бы до любых событий, что они онтологически предшествуют им, как мысль конструктора предшествует изделию, созданному по задуманному им плану».
– Спасибо, обнимите, – ответил физик, после чего я решил, что теперь можно переключиться на осмысление собственного снобизма в рамках антропоцентризма –
