Ветка боярышника хлестнула Соню по лицу, вернув ей чуточку здравого смысла. Ещё немного, и девушка упала бы без сил на сухую хвою и островки мха. Она остановилась, тяжело дыша и испуганно оглядываясь. Но вокруг – только толстые стволы сосен, подлесок, да тот самый подсыхающий боярышник, куда она и влетела, не разбирая дороги. Звенящая тишина осколками падала вместе с солнечными лучами сквозь замершие в вышине кроны. Обострившийся слух улавливал только гулкие удары собственного Сонькиного сердца да сорочий стрекот, сообщавший всем о том, что по лесу, сломя голову, носится посторонняя девица. Остальная лесная братия затаилась, перестав шебуршать и чирикать, и казалось, что во всем бору не водилось больше никого – только Соня и сорока.
Но это было не так. Совсем не так. Только что… нет, десять минут назад, или полчаса – Соня не могла уже сообразить, сколько прошло времени с того момента, когда навстречу им с Мариной вышел зверь. Серая шерсть, оскаленные в злобной усмешке сахарные клыки и янтарные глаза, в которых светилась уверенность в том, что добыче от него не уйти. Такого страха, такого панического ужаса Соня не испытывала никогда, даже во время прошлогодней аварии, когда она летела в кувыркающейся машине под откос, считая боками каждый удар и ожидая, какой из них станет последним. Тогда была просто обреченность и боль, а в этот раз… В этот раз один вид мощных лап, вздыбленного бурой волной загривка, и, главное, почти неслышное низкое рычание, заставили Соню вначале полностью потерять присутствие духа, а затем бежать прочь. Трусливо умчаться, словно она – ошалевший, загоняемый охотниками заяц. А Марина осталась там, одна, глаза в глаза со зверем.
У Сони подкосились ноги, и она неожиданно для себя плюхнулась боком на кучу бурелома. Прелые ветки почти беззвучно осели под ней, рассыпаясь сырой трухой. Хотелось горестно плакать, уткнувшись в кулаки, рыдать от бессилия, оттого что она бросила подругу и кинулась спасать собственную шкуру. Предательница, жалкая трусиха, гадина… Соня шмыгнула носом и вздохнула. Надежды на то, что всё обошлось, и Марине тоже удалось убежать, не было. Ведь зверь не бросился за Соней, она не слышала позади топота его лап и хриплого дыхания, она мчалась преследуемая только своим страхом. Это может значить только одно… И думать об этом было очень страшно. Сразу вспоминался их первый день у Алатырь-озера.
***
Тогда в утреннем лесу пела птица.
Серая невзрачная птаха покачивалась на тонкой ветке среди пронизанной солнечными лучами зелени и то захлебывалась трелями, то отчаянно, по-мальчишески, свистела, то замирала, взъерошив перышки на шейке. Тени деревьев постепенно отступали, сдвигаясь и укорачиваясь. Вот блеснуло что-то алой искрой, и птица замерла, уставившись круглым глазом на красные бусины, усеявшие траву. Это было похоже на ягоды, но слишком темные и крупные, и она удивилась. Потом где-то рядом послышались звуки быстрых шагов и шорох травы. Птица вспорхнула повыше и настороженно затихла среди листвы.
И тут над просыпающимся лесом пронесся пронзительный крик, мгновенно распугавший всех пернатых обитателей опушки.
Под деревом, на тропинке, почти незаметной в густой траве, замерла, прижав к груди стиснутые кулачки, светловолосая девушка в коротких, до колен брючках и желтой майке. На мгновение замолкнув, она рискнула приоткрыть зажмуренные глаза и тут же снова громко завизжала. Вторая девчонка, в шортах и рубашке выскочила из-за кустов:
– Маринка, прекрати орать! Что случилось?
Но ответом было только судорожное всхлипывание и взмах руки куда-то вперед.
– Да уж, тут определенно кого-то съели, – хладнокровно покачала головой вторая девушка, миниатюрная, с копной темных вьющихся волос. Потом она подняла с травы полотенце и зубную пасту, выпавшие из рук подруги, и добавила: – А ты что хотела? Природа жестока, тут питаются не колбасой и чипсами. Тут кого-то обязательно убивают на завтрак.
