ПРОЛОГ
Море…
Как давно она не видела море, чтобы вот так – проснуться рано утром, подойти босиком к окну, отдернуть штору, и перед глазами – ослепительная бескрайняя лазурь. И розовое золото у самого горизонта, там, где поднимается солнце. И тающие в нем силуэты двух кораблей. И всё это сегодня принадлежит ей. И только ей!
Усевшись на подоконник, Женя с удовольствием полюбовалась спускающимися вниз по склону буйными зарослями кустов, усеянных красными и лиловыми цветами. Темная, слегка влажная зелень пахла по-южному томно и чувственно. А дальше, метрах в тридцати, начинался пляж, на котором пестрыми группками скучали лежаки, зонты и шезлонги. И ни души.
Женя не выдержала, кинулась в ванную, схватила высохший за ночь купальник и быстренько влезла в него, путаясь пальцами в завязках. Больше ничего надевать она не стала, только сунула ноги в желтые сланцы, купленные специально в цвет купальника, схватила роскошное красное полотенце (полотенце было не её, она обнаружила целую стопку таких в шкафу) и побежала к морю.
На полпути ей стало смешно – бежит и дрожит, словно в предвкушении свиданья. А впрочем, так и есть, с детства она самозабвенно любила море, любила смотреть на него, пробовать на вкус горько-соленую воду, кидаться с разбега в его прохладные объятья. А ещё она любила шторм, когда море становится свинцовым и тяжелым, хлещет в берег и зло шипит, отползая. Если успеть, то можно до следующей волны подбежать и выхватить мокрый зеленый окатыш из бутылочного стекла или очумевшего, помятого прибоем крабика, или пробку от заморского вина. И быстрей назад, от догоняющей пенистой воды, которая может больно ударить галькой по щиколотке и даже сбить с ног.
Но сегодня море было шелковым – абсолютный, безупречный штиль. Да и Женя уже не та голенастая девчонка с выгоревшими непослушными прядями волос и шелушащимися от непривычно горячего солнца плечами, которую родители часами не могли заставить вылезти из воды. И всё равно – ощущение немыслимого счастья и беззаботности переполняло её душу до краев, не оставляя места для чего-то другого.
Пляж был довольно просторным – около ста метров берега, с обеих сторон огороженного высоким кирпичным забором, поверху увенчанным острыми штырями, а там, где начиналась вода – густая сетка по бетонным столбам. Обогнуть, конечно, можно, всего-то метров тридцать проплыть, но Борис уверял, что вряд ли кто на это осмелится, за последние годы научились уважать частную собственность. Вернее, научили. Собаки, хоть и запертые в вольеры за домом, все равно выглядели внушительно – два кавказца и доберман. На гектар территории меньше нельзя.
С берега, заключенного в объятия ограждений, выдавались в море два волнореза, или пирса, как называл их Борис. Он обещал, что сегодня к одному из них пришвартуется его яхта, и они проведут послеобеденное время, катаясь на ней. Подумать только, лупоглазый неуклюжий Борька – владелец такого огромного дома и яхты. Кто бы мог такое представить лет пятнадцать назад?
Женя оставила полотенце на белоснежном лежаке и разулась. Галька была ещё прохладной и идти по ней босиком было приятно. Кое-где она казалась влажной, словно кто-то уже пробежал по ней мокрыми ногами. Крошечная волна лизнула ступню. Вода, прозрачная, зеленоватая и по-утреннему теплая принимала её постепенно, шаг за шагом. А потом Женя не выдержала, бросилась рыбкой вперед, нырнула, не заботясь о прическе. В воде открыла глаза, выдохнула воздух и поплыла вперед размашистым кролем. Плавать она умела и любила. Только вот давно не было возможности. Разве что в бассейне, но это совсем другое – суррогат, пахнущий хлоркой и чужими телами.
Она вошла в море между левым пирсом и сеткой, и теперь, сделав широкую дугу, плыла вокруг длинной бетонной полосы, на которой стояло три шезлонга, сплетенных из ивовых прутьев. Раньше Женя видела такие только в кино, и они своими круглыми оголовьями напоминали ей саркофаги египетских мумий. Вчера ей довелось посидеть в одном – очень удобно, можно развернуть его так, чтобы верх полностью защищал голову от солнца, а тело загорало.
