1825 год. Испанская Калифорния.
Вечер только начинал вступать в свои права, но солнце еще не желало уступать небо. Багровые лучи скользили по черепичным крышам глиняных домов Пуэбло де Лос-Анджелес, окрашивая их в теплые, медовые тона. На площади, где днем кипела жизнь, теперь царило умиротворение. Слышалось лишь тихое перешептывание ветра да редкий лай собаки, доносившийся из дальних закоулков.
Атмосфера была пропитана ожиданием – ожиданием прохлады, которая придет на смену дневному зною, ожиданием звезд, которые вскоре усеют темное небо, ожиданием чего-то неуловимо прекрасного, что всегда приносит с собой вечер.
Из открытых окон таверны доносились звуки гитары. Мелодия была простая и незатейливая, но в ней чувствовалась какая-то особая теплота и искренность. Гитара говорила о любви, о разлуке, о надежде – обо всем том, что наполняет жизнь каждого человека.
Звук гитары изменился, стал более ритмичным и страстным. К нему примешался четкий стук каблучков танцовщицы. Сначала тихий, робкий, он постепенно набирал силу, превращаясь в зажигательную дробь. Казалось, сама земля под ногами начинала вибрировать в такт музыке.
Из таверны вырывались обрывки смеха и возбужденных голосов. Кто-то азартно выкрикивал тосты, кто-то хлопал в ладоши, подбадривая танцовщицу. Запах жареного мяса и пряных трав щекотал ноздри, смешиваясь с ароматом крепкого вина. Внутри царила атмосфера безудержного веселья и свободы.
Дверь таверны распахнулась, явив миру статного кабальеро лет двадцати пяти. Черные как смоль волосы обрамляли его лицо, тронутое легкой тенью усталости. На ходу натягивая перчатки, он направился к своей двуколке, запряженной парой дымчато-серых мулов. Из ящика под сиденьем он достал свой плащ.
Солнце, словно огненный шар, медленно погружалось за горизонт, и дневной зной уступал место долгожданной вечерней прохладе. Легкий бриз ласково коснулся лица молодого человека, принося с собой облегчение – возвращение на гасиенду обещало быть куда приятнее, чем утомительная дорога в полдень.
– До завтра, дон Диего, – донесся голос его недавнего собеседника. Тот вышел из таверны и направился к чалой лошади, привязанной неподалеку.
– До завтра, сеньор, – ответил дон Диего де ла Вега кивком, провожая взглядом удаляющуюся фигуру, пока та не скрылась за поворотом.
Он продолжал стоять возле мулов, погруженный в свои мысли, окидывая взглядом главную площадь пуэбло. Таверна соседствовала с гостиницей, а напротив возвышались аптека, церковь и казарма Лос-Анджелеса. Перед массивными деревянными воротами гарнизона несли свою вахту бравые уланы.
Диего вздохнул, проводя рукой в перчатке по жесткой гриве мула. Что с ним сегодня не так? С самого рассвета его терзала необъяснимая тревога, словно предчувствие надвигающейся бури. Даже простая сделка с покупателем шкур, которую отец поручил ему, не задалась с первого раза, как назло.
Отложив решение до завтрашнего вечера, Диего знал, что отец будет недоволен. Алехандро де ла Вега славился своей деловой хваткой. Именно благодаря его неутомимой энергии и дальновидности их гасиенда считалась самой крупной и богатой во всей Калифорнии. Истинный патриот, преданный короне, он пользовался всеобщим уважением – от скромного пеона до самого губернатора. И от своего единственного сына он ожидал того же.
Диего продолжал машинально гладить мула, наблюдая за неспешным течением жизни вокруг. За последние два года он незаметно погрузился в заботы гасиенды, до тонкостей изучил быт слуг и семей вакеро, знал каждую голову скота и количество лошадей в табуне. Отец, доверяя ему все больше и больше, лишь изредка направлял, стараясь не стеснять, и в большинстве случаев был доволен тем, как менялся его наследник.
